Читать книгу "Бутылка для Джинна - Виктор Малашенков"

Я вспомнил за Джозефа. Ну, конечно, он знал эту информацию и понял ее правильно. Выводы он собирался сделать сам, после моего лечения. Этим, наверное, и объясняется тот факт, что он прислушался к моим словам и стал действовать без промедления. Трудно представить себе, что произошло бы, будь на его месте доктор, либо не читающий газет, либо мало что понимающий в своей работе.

Я продолжил рассматривать статью. За шерифа упоминалось только в небольшом абзаце. Он представал перед читателями этаким чудовищем, способным сломить кого угодно, не только бедных ученых, истощенных и морально и физически. В заключении автор высказался в том смысле, что в нашей стране, даже на такой отдаленной территории, все равно побеждает закон в лице таких проницательных и решительных людей, как прокурор. Имени начальника полиции не упоминалось вообще.

Эта статья, очевидно, была одна из первых, так как отклики на нее еще не печатались. Чтобы не возвращаться к ней, я просмотрел ее почти всю, с наслаждением вдыхая запах типографской краски. Нравился, скорее всего, не сам по себе этот запах, а так «пахли» повести, новая информация.

Следующие выпуски возмутили меня своей бесцеремонностью. Издатели копались в нашем грязном белье, выискивая факты и превращая их в предпосылки, перешедшие в саму возможность совершенного преступления. Факты искажались и передергивались в угоду тем или иным «теориям». И самое, что интересное в этой вакханалии, то, что я прочитал о Петерсоне и шерифе, возмущало меня до глубины души. Я вместе с авторами разоблачал и клеймил их, начиная практически с их несознательного возраста. Да, такие «молодцы» не могли не прийти к такому финалу. И как только проморгали те службы, которые отвечали за их правильное воспитание? Значит, деньги налогоплательщиков тратятся зря?

Зато, когда я добрался до собственных «разборок», то не мог согласиться ни с одним фактом или выводом, сделанными газетчиками. Я получался с их помощью отвратительным дегенератом, выросшим в неблагополучной семье и с детства имевшим все эти недостатки. Но я стоически перенес и это. Пусть им! Но, когда пошли отклики обычных людей, я ужаснулся. Люди боялись маньяков, убийц, с опаской относились к ворам, но меня они презирали. Люди требовали возврата к смертной казни, призывали избавляться от подобных мне насильственным путем. Некоторые грозили неуплатой налогов в знак протеста, если меня будут содержать на их территории. Короче говоря, газетчики сделали меня изгоем, а люди с готовностью приняли эту грязную клевету за чистую монету. Я недоумевал, как можно с такой легкостью верить в эту галиматью? Я сам, прежде чем судить кого-либо, изначально отношусь к человеку с доверием и, только после того, как увижу своими глазами, что был не прав, выношу какое-то суждение. Да и то, осудив, я пытаюсь найти объяснение его поведению, как-то даже оправдать его. А здесь – полная готовность осуждать, клеймить и изгонять. Господа, да ведь это уже походит на болезнь, причем в тяжкой форме.

И тут я понял, что могли иметь в виду те, кто не пускал нас в открытый космос. Представить невозможно, за кого они нас считают и какую опасность в нас они видели. Мы действительно больны, и лечение должно быть незамедлительным и кардинальным. Это же додуматься надо – хотеть, чтобы тебя обманывали, лишь бы не лишиться своего собственного спокойствия!

Итак, из меня сделали козла отпущения перед стадом баранов. А я пытаюсь это стадо спасти. Собственно говоря, а почему я должен для них стараться? Я рискую жизнью, а они меня поносят. Я сам не раз находился на грани помешательства, а им подавай спокойствие. Я представил себе, как в тысячах семей люди сидят за чашкой кофе и промывают мне косточки, возмущаясь моими проступками и используя этот отрицательный пример при воспитании своих чад. Меня передернуло. Это значит, что они могут не узнать, что происходит вокруг них и продолжать также спокойненько ждать нового предмета для своих упражнений для спинного мозга? Ну, уж нет, господа, не бывать этому. Вы на своей шкуре прочувствуете весь этот кошмар, только тогда вы поймете, чего стоит это ваше пресловутое спокойствие! Вы сами породили эту сеть служб, охраняющих вас от излишних потрясений и не считающихся с отдельными людьми, предавая их и обрекая на мучительную жизнь. Никаких поблажек, действовать нужно так, чтобы они все, испугавшись, приняли важное для себя решение.

Я отбросил газеты и решил больше не касаться их, пока не произойдет поворота в событиях, позволяющих сменить направление мышления если не самих людей, то хотя бы газетчиков. Иначе я только вредил себе, а, соответственно, и делу.

Соответственно, способ, с помощью которого я собирался добиться поворота, был самый простой – позволить событиям развиваться самим. До определенного момента, конечно. На этом я и остановился – буду ждать.

До конца дня ничего особенного не произошло. Я отдыхал, приходя в себя от услышанного и увиденного. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь листву, образовывали сверкающие узоры, качающиеся движением воздуха. Эта картина была настолько умиротворяющая, что я заснул еще до ужина. Джон не стал меня будить, и я проспал до утра.

Меня разбудил резкий стук в дверь. Я взглянул на часы – пять часов утра. Что может случиться в такую рань? Я спустился вниз, никого из санитаров не было, значит, они ушли, закрыв дверь снаружи.

– Кто там? – крикнул я, не доходя до двери четырех шагов.

– Генри, это я, Петерсон. Открой мне, пожалуйста, нам нужно поговорить, – голос его был спокойным, даже слишком.

Что делать? Впустить? И тем самым стать таким же, как он, или пытаться защититься? Как и чем я это могу сделать? Что значит для него дверь?

– Петер, еще очень рано, давай попозже, – сердце мое пыталось выпрыгнуть из груди и, я сам не заметил, как перешел на «ты».

– Не валяй дурака, Генри. У меня очень мало времени. Открой, для тебя же будет лучше! – Мне всегда не нравилось, когда угрожают таким безразличным тоном, начинаешь терять уверенность, причем очень быстро.

– Как ты освободился, Петер?

– Генри, ты тянешь время, я тебя предупреждаю в последний раз.

– Петер, я не могу открыть тебе дверь. Меня закрыли снаружи, а ключа у меня нет.

– Ну что же, ты сам виноват в своем упрямстве. – Петер замолчал. Ничего не происходило, но что-то было не так. Я интуитивно отступил назад, упершись спиной в лестничный пролет. И вот в сумерках на двери стал прорисовываться силуэт, чем-то напоминающий человеческое тело, укутанное во множество покрывал и потому почти бесформенное. Я стоял, не в силах шевельнуться. Облако оформилось в фигуру Петерсона. Его мнимая голова повернулась в мою сторону и в «глазах» вспыхнул фосфоресцирующий огонек. Я чисто интуитивно уловил едва заметное движение в мою сторону.

Не помню, как это произошло, но ноги сами понесли меня наверх. Дыхание срывалось, липкий ком сковал мое горло, я в панике бежал, куда глаза глядят. Если бы я не запаниковал, мой разум сразу же указал бы мне на тщетность моих попыток спастись. Но мне просто повезло. Я заметался по комнате. Спрятаться было негде. Обернувшись, я увидел, что тело Петера показалось в проеме лестницы. Неужели все кончится так просто? Я не хотел этого, не хотел. Заметавшись в углу комнаты, я схватился за прутья решетки и закрыл глаза. Это все!