Читать книгу "Трубка Шерлока Холмса - Джун Томсон"

У Камберуэллского дела было печальное продолжение.

Маделин Батлер предстала перед судом и, признав себя виновной в убийстве, была казнена 28 мая, в Вознесение.

Это было мрачное событие для нас с Холмсом.

Не в его натуре продолжать думать о фигурантах дела, которое успешно раскрыто. Однако в течение нескольких последующих лет в тот день, когда Маделин Батлер надели петлю на шею, он пребывал в унылом расположении духа, словно все еще скорбел о кончине этой женщины.

Дело о крысе с Суматры

I

Поскольку разглашение всех обстоятельств этого дела способно повлиять на безопасность страны, я берусь за перо с мыслью, что вряд ли получу разрешение на публикацию своего рассказа. Скорее всего, ему суждено отправиться вместе с прочими не предназначенными для обнародования отчетами в ящик для депеш, который хранится в банке «Кокс и компания» на Чаринг-Кросс.

Но я не могу предать забвению это удивительное расследование и потому взялся написать о нем – хотя бы и для себя одного. Впрочем, меня не покидает надежда, что когда-нибудь – пусть и не при моей жизни, а в будущем – власти позволят предать данное дело гласности. Как сказал Холмс, еще не пришло время поведать миру те события[52]. И даже в своем секретном отчете я опущу либо изменю некоторые даты и имена, а особенно постараюсь обойти молчанием научные сведения.

Даже я не был посвящен в дело с самого начала[53], хотя и знал, что Холмс занят каким-то срочным расследованием, заставлявшим его порой на несколько дней покидать наше жилище. Возвращался он измученным и обессиленным, молча сидел у камина и курил свою трубку, глядя на пламя, или же уходил в спальню, где наигрывал на скрипке какую-нибудь печальную мелодию.

Я также подозревал, что он вернулся к привычке впрыскивать себе раствор кокаина. Правда, зная мое неодобрительное к этому отношение, Холмс никогда не пользовался шприцем в моем присутствии.

И тем не менее симптомы были совершенно очевидны: за короткими приступами лихорадочной деятельности следовали долгие периоды вялого безразличия, тоски и бездействия.

В то время мое собственное здоровье оставляло желать лучшего. Погода стояла чрезвычайно сырая, и раны, полученные в ходе второй афганской кампании, в битве при Майванде, постоянно напоминали о себе тупой ноющей болью. Из-за этого я не мог долго выдерживать физические нагрузки и вынужден был лежать на диване.

Шла вторая неделя загадочных занятий Холмса, когда он доверился мне.

Я очень ясно помню, как это было. Мы сидели за завтраком. Он оставил свою еду нетронутой, хотя и выпил несколько чашек черного кофе. Мой друг откинулся на спинку стула, наблюдая, как я ем, и на лице его было задумчивое выражение.

Вдруг он сказал очень серьезно:

– Уотсон, мы с вами работали над большим количеством дел, и я знаю, что могу безоговорочно вам доверять. В настоящее время я занят сверхсекретным расследованием и был бы признателен за помощь.

Я положил вилку и нож.

– Разумеется, я буду счастлив помочь всем, чем смогу, Холмс. С чем связано это новое приключение?

– Вряд ли тут уместно слово «приключение», мой дорогой друг. Это чудовищный заговор с целью шантажировать британское правительство. Если бы он был предан огласке, то вызвал бы страшную панику среди жителей Лондона и других больших городов Англии. Вот почему я не доверился вам раньше. Вы неважно себя чувствовали, и я не хотел обременять вас такой страшной тайной. Да, это должно остаться тайной. Нельзя допустить, чтобы хоть одно слово из того, что я вам расскажу, просочилось за эти стены.

Никогда еще Холмс не говорил таким суровым тоном и не смотрел на меня так пристально и мрачно. Я ответил столь же серьезно:

– Вы же знаете, Холмс, что можете мне доверять.

– Да, знаю, мой старый друг. Пожалуйста, пойдемте со мной. Я хочу кое-что вам показать.

Он повел меня в свою спальню, где, затворив за собой дверь, подошел к платяному шкафу и открыл его ключом. Ни разу за все время нашего знакомства он не принимал подобных предосторожностей. Достав деревянную упаковочную клеть, стоявшую внизу, он перенес ее на бюро и, сняв крышку, вынул большой запечатанный стеклянный резервуар, заполненный жидкостью. В нем что-то плавало.

Приблизившись, я увидел, что это тело крысы гигантских размеров, и невольно отступил на два-три шага.

Она была размером с терьера. Туловище покрывал жесткий серовато-коричневый мех. Морда была короткая, и оскал обнаруживал два острых оранжевых резца. Не менее грозными выглядели крепкие когти на коротких сильных лапах. Крыса плавала в жидкости, и казалось, что ее маленькие глазки злобно смотрят на нас сквозь стекло. Чешуйчатый хвост обернулся вокруг туловища, как отвратительная рептилия.

– Ужасно, не правда ли? – сказал Холмс.

– Она омерзительна! – воскликнул я. – Ради Бога, откуда у вас это?

– От Майкрофта[54], который, в свою очередь, получил ее от премьер-министра. Эту тварь прислали на Даунинг-стрит две недели назад с сопроводительным письмом. Сейчас все усилия направлены на то, чтобы обнаружить отправителя. Вы когда-нибудь видели более злобное существо, Уотсон? А теперь, если вы насмотрелись на нее, я снова запру резервуар. Должен признаться, я бы предпочел не держать его у себя, но Майкрофт придерживается мнения, что наша квартира надежнее, чем любое из правительственных учреждений.

Поместив резервуар в упаковочную клеть, наполненную соломой, он закрыл крышку и запер клеть в шкаф.

По его предложению мы вернулись в гостиную, где в наше отсутствие убрали со стола. Мы уселись у камина, но прежде Холмс достал из запертого ящика своего письменного стола конверт. Мой друг подал его мне со словами:

– Это письмо, о котором я говорил, Уотсон.

На конверте без штемпеля было написано: «В высшей степени срочно. Лично премьер-министру». Письмо, вложенное в него, не имело адреса – только дату двухнедельной давности. Вот что в нем говорилось: