Читать книгу "Зверочеловекоморок - Тадеуш Конвицкий"

Режиссер и сценарист продолжали стоять на прежнем месте, оба расстроенные, хотя и по разным причинам. Только оператор Команданте, перестав наконец жевать, закрутил крышку термоса и негромко скомандовал:

– Зажигай свет!

– Зажечь свет!

– Агрегат, агрегат!

– Десятку ближе! – закричали его помощники, которых Щербатый называл светиками.

Потом долго и старательно снимали таблицу с разноцветными прямоугольниками, которую держал один из светиков в необъятном тулупе.

Прибежала Майка с пылающими щеками и горячо зашептала:

– Она потрясающая. Просто потрясающая! У меня уже есть ее автограф. А это она дала мне на счастье.

И приподняла одну золотую прядку, под которой я увидел красную клипсу, похожую на каплю крови. Школьницы, хихикая и толкаясь, протискивались в калитку. Щербатый, словно дворовый пес, бегал вокруг, заставляя девиц хихикать еще громче. Мне почему-то стало грустно.

– А где пиротехник? – спросил я у Майки.

– Это который взрывает? Давно уехал. Он боится нашего режиссера.

Появился промерзший до костей Щетка. Его страшный нос совсем посинел.

– Конец освоению, партизаны. Марш в автобус.

– Пиротехник завтра приедет? – несмело спросил я.

– Приедет, приедет. У тебя к нему дело?

– Нет. Я просто так.

Мы пошли к автобусу. Все, даже Дака со своей злобной мамашей, залезли внутрь, только Майка медлила.

– Сядем вместе, ладно? – шепнул я в подаренную на счастье клипсу.

Майка немного смутилась и отвела взгляд.

– Понимаешь, я еду с Дорианом. Его отец повезет нас на машине.

Я, видно, здорово растерялся, и Майка это заметила.

– Не сердись. Так уж получилось. Пока.

Она хотела по-приятельски взъерошить мне волосы, но нечаянно съездила по затылку. Я невольно втянул голову в плечи, а она, замахав кому-то обеими руками, побежала к калитке. Я увидел за оградой легковую машину; за рулем сидел сценарист, а снаружи, у открытой дверцы, стоял Дориан, держа на толстом плетеном поводке Себастьяна.

Я стремглав бросился к ним, расталкивая отставших от экскурсии школьниц. Когда подбежал, все уже были в машине, и Дориан пытался затащить внутрь пса-великана.

– Себастьян, это ты, вот здорово! – едва переведя дух, закричал я.

Дог посмотрел на меня печальным взглядом бородатого оператора. Но на его лице, то есть на морде, не было ни удивления, ни радости – вообще ничего. Он глядел на меня с полным безразличием, а Дориан тянул его за тяжелый поводок.

– Себастьян, не притворяйся, что меня не узнаешь. Скажи хоть слово.

С толстой черной губы упала на землю знакомая капля.

– Я не могу к вам вернуться. Помоги, я все забыл.

Но он уже поставил передние лапы в машину. Зафырчал мотор, сценарист со скрежетом включил скорость, а Дориан, думая, что это очень остроумно, звал угрюмого дога:

– Кис, кис, кис, иди сюда, скотинка.

Пес покорно влез в машину. Под его тонкой шкурой энергично ходили атлетические мышцы.

– Себастьян, что случилось? Ничего не понимаю! Спаси нас! Себастьян!

Но машина уже тронулась, дверцы захлопнулись, а мне показалось, что из-за заднего стекла на меня уставились пустые, бесстрастные, совершенно чужие глаза Майкиного пса.

И тут мне стало все безразлично. Я тупо залез в автобус и потом, наверно, битый час не мог прийти в себя. Подписывал какую-то бумагу, Заяц смотрел на меня своими белыми глазами унылого полицейского, Щетка похлопывал по плечу, я получал какие-то деньги, которые небрежно засунул в задний карман, долго брел по незнакомым улицам, кто-то меня зацепил, кажется Буйвол, потом мама ругалась, отец смотрел по телевизору, как расцветают сады, Цецилия принимала холодный душ, крича что-то насчет йода, люди за окном пялились на небо, ветер рвал на них одежду, а у меня не переставая гудела голова.

Но потом я взял себя в руки и решил, не откладывая, отправиться к Майке и все выяснить. Но что, собственно, было выяснять? Ведь между нами уже все кончено, она меня отфутболила. И даже Себастьян отказался признать.

Во дворе собралась толпа. Из дома выносили кого-то в «скорую», но это был не тот инвалид. Я увидел незнакомое, пугающе белое, словно обсыпанное мукой, лицо. В нашей квартире вдруг запахло болью, болезнью, страданиями. Чтобы отогнать тягостные мысли, я пошел в комнату к пани Зофье и полез под матрас. Открыл дневник на сплошь изрисованной странице и стал читать. Аккуратные буквы почему-то прыгали перед глазами, и каждую фразу приходилось перечитывать по нескольку раз.

"Где была моя голова? Как сентиментальная барышня, целую вечность, почти две недели, бегала в театр, в кино, ухлопала кучу денег на чертовски скучные пластинки. И ради кого? Ради дурацкого героя-любовника, который декламирует стихи гнусавым голосом. Да и Люцина мне рассказала, что это за субчик. Не пропускает ни одной молодой актрисы. Старый паяц.

Было бы ужасно, невероятно оскорбительно сравнивать этого комедианта, донжуана для убогих девственниц с Ним, то есть с моим настоящим и единственным Идеалом. Я решила получать по Его предмету только пятерки. Два раза сама вызывалась отвечать. Он явно смутился и наделал глупостей, бедный. В первый раз влепил мне тройку. Но я эту тройку обожаю, я ее не забуду до конца жизни, до самого-пресамого конца, хотя, скорее всего, умру молодой. Он догадывается, я точно знаю, наши взгляды постоянно встречаются над головами сидящих впереди девчонок. Я готова поклясться, что Он слегка краснеет, во всяком случае быстро прячет глаза и утыкается в книжку или в журнал. Но Он должен быть моим! Должен!" Я привел только голый текст, опустив бесконечные многоточия, тире и прочие выкрутасы. Внизу, конечно же, было сердце, пронзенное стрелой, и лужа крови, и следы поцелуев, и какие-то загадочные ребусы – словом, целая оргия знаков, свидетельствующих о страстях, кипящих в душе суровой, молчаливой пани Зофьи, нашей квартирантки.

А когда я снова выглянул в окно, то увидел другого Субчика, настоящего, который, ничего не подозревая, гонял футбольный мяч. Упорно и самозабвенно, с дикой точностью лупил в стену, ведать не ведая, какой ураган чувств пронесся над его головой.

Но вообще-то вы себе плохо представляете пани Зофью. Знаете только, что дома она – противная и высокомерная, а в своем дневнике жутко сентиментальная. Это вам еще ни о чем не говорит.

На самом деле пани Зофья у нас прехорошенькая. Клянусь, хоть я ей и брат. Красота ее чуточку экзотическая, как будто она долго жила в Азии или еще дальше. И это странно, потому что родители у нас нормальные.

У пани Зофьи длинные темно-каштановые волосы, слегка волнистые, и она борется с этим недостатком, не жалея сил. Лицо продолговатое, нос прямой и тонкий с небольшой – в самый раз – россыпью веснушек. Рот маленький, и вообще она похожа на юного Иисуса Христа. Честное слово. Возможно, вам это покажется кощунством, но так оно и есть, никуда не денешься.