Читать книгу "Зверочеловекоморок - Тадеуш Конвицкий"

– Зачем, для чего? – затопал ногами режиссер. – Кто ему велел? Он же детей покалечит.

– Я думал, пан режиссер…

– Только не думайте, умоляю.

Между тем пиротехник, лысоватый блондин, с лица которого не сходила странноватая, двусмысленная, самодовольная ухмылка, торопливо протиснулся между нами и, спрятавшись за нашими спинами, стал приводить в порядок свое хозяйство. Я увидел деревянный ящик, набитый блестящими капсюлями и золотистыми проводами. Капсюли были большие; такими – в каком-то озарении подумал я – можно запросто поднять в воздух кубометр земли или разворотить средней толщины стену…

И как бы невзначай приблизился к этому ящику. Сделав вид, что устал стоять, присел возле него на бетон и запустил руку в кучу скользких детонаторов.

– Ой, голубчик, – внезапно послышался голос пиротехника. – Ручки чешутся?

Я быстро отдернул руку, а пиротехник противно ухмыльнулся и заговорил нараспев:

– Ты знаешь, что одна такая конфетка может оторвать тебе лапку по самый локоток?

– Фу, как не стыдно такие страхи при детях… – одернул его хозяин котенка.

– Не указывайте, что мне говорить, уважаемый. Когда мы снимали «Чувства и граната», я в одной лесной сцене подсыпал чуть лишку пороха…

– Замолчите, – рявкнул опекун Пузырика.

Пиротехник опять ухмыльнулся с пугающим самодовольством и стал запирать ящик на большой и ржавый висячий замок.

– Nous sommes, vous etes, ils sont[Мы есть, вы есть, они есть (фр.)], – снова забормотала Майка.

– Что, что? – спросил я.

– Повторяю спряжения. Посиди со мной, а то этот Дориан все время на меня пялится.

Я сел рядом и стал смотреть, как Майка тихонько, точно молитву, шепчет французские слова. Я смотрел и думал, что, собственно, все в мире иллюзорно и незачем огорчаться из-за каких-то вымышленных неприятностей. И даже пожалел, что так долго отказывался произносить ее имя, ждал комету и внушал себе, будто люблю эту бедную акацию.

– Гжесь! Гжесь, цып, цып, цып! – словно из-за десяти стен услышал я голос Щетки. – Тебя режиссер зовет.

Меня кольнуло недоброе предчувствие. Я вскочил.

– Ну, скажу я тебе, сынок, похоже, эта чертова комета уже на нас пикирует. Все озверели. Рехнуться можно.

Не переставая ворчать, он повел меня к режиссеру, который, сплевывая, молча сверлил взглядом бледного сценариста.

– Ты Родриго? – коротко спросил Лысый, он же Плювайка.

– Птер, пан режиссер,– поправила его девица с толстой рукописью сценария.

– Все равно.

– Да, я.

– Содержание фильма знаешь?

– Знаю, – не очень уверенно сказал я.

– И что ты о нем думаешь?

Он смотрел на меня так мрачно и так устрашающе плевался, что я невольно заслонился рукой, сделав вид, будто вытаскиваю попавшую в глаз соринку.

– Немного наивно. Ракета выглядит так, точно работает на селитре или на простокваше. А в межпланетных путешествиях не обойтись без ионных двигателей… – Режиссер повеселел, зато сценарист побледнел еще больше, словно уже хватанул первую порцию облучения, и я поспешил добавить: – Но научная фантастика и должна быть немного наивной. Такова уж ее природа. И ничего тут не поделаешь.

– Видите, даже ребенок это понимает, – сказал режиссер.

– Как раз наоборот. Ребенок понимает, что наукообразие убило бы поэзию.

– Вот-вот, – взорвался режиссер. – Именно поэзию. Я со своей репутацией не имею права снимать всякую белиберду. Наивная научная фантастика, банальные психологические этюды, бытовые сценки из провинциальной жизни – это все не для меня. Вы должны были сочинить сказку, притом сказку философскую, своего рода метафору современного мира, этакое оригинальное обобщение.

И вдруг замолчал, задумавшись и отчаянно сплевывая, а все увидели, что он ужасно страдает, что ему хочется сотворить нечто выдающееся и потрясти ближних до глубины души.

– Выше головы не прыгнешь, – вполголоса сказал сценарист.

– Вот именно, что прыгнешь! – накинулся на него режиссер. – Мы оба прыгнем, или я разгоню эту банду ко всем чертям!

– Войтусь, долго я буду тут мерзнуть? – сонно пробормотала недовольная блондинка, она же Хозяйка.

– До самой смерти! – рявкнул режиссер.– Это все из-за тебя! Тебе захотелось сыграть добрую волшебницу, златовласую жрицу! Ты тянешь меня на дно, по твоей милости я погибаю.

Сонная ленивая русалка в мгновение ока преобразилась. Напружинилась, как дикая кошка, блондинистые волосы встали дыбом, в сузившихся голубых глазах вспыхнула ненависть, даже зубы стали немножко похожи на клыки.

– Хам! – фыркнула она и одним прыжком влетела внутрь фургона.

Железная дверца грохнула, точно врата вечности. Ну, может, несколько по-другому, но так нам всем показалось. Воцарилась тишина, только Дака скрипучим голосом звала котенка: «К ноге, к ноге!» – видимо, не желая принимать во внимание, что это не собака, а кошка.

Внезапно за спиной у нас началось какое-то движение. Из калитки в окружающей летное поле ограде высыпала шумная, пестро одетая толпа. Кто-то стал громогласно утихомиривать незваных гостей, но мало чего добился. Этим стражем порядка был, разумеется, Щербатый с мегафоном в руке. Он носился взад-вперед и строил рожи – то суровые, то насмешливые, то официальные, то чуточку неприличные. И все потому, что на аэродром пожаловала экскурсия, состоящая исключительно из юных особ женского пола, – по-видимому, старшеклассниц.

Неподалеку, прямо за нашей ракетой, готовился к старту огромный самолет. Он оглушительно взревел, а школьницы завизжали, так как ветер задрал им юбки. Все уставились на этот заграничный лайнер, один только режиссер уткнулся взглядом в землю, не переставая тихонько сплевывать. Глаза у него ввалились и покраснели, на голове как будто прибавилось седых волос, а плечи уныло поникли.

– Не расстраивайтесь, – сказал я, когда шум немного стих. – Сегодня для детей нелегко придумать что-то новое. Ко мне, например, приходит один пес, который в прошлой жизни был английским лордом, и мы с ним отправляемся путешествовать. Но и это уже было. Не принимайте так близко к сердцу, не стоит.

Чья-то рука коснулась моих волос. Это сценарист, превозмогая отвращение, положил мне на макушку свою пухлую ладонь.

– Ну конечно. – Режиссер несколько раз быстро сплюнул. – Глупые ребятишки все проглотят. Но старым хрычам стыдно наживаться на детях.

– Кое-что можно еще исправить, – осторожно сказал сценарист.– Съемки ведь только начинаются.

– Да, кое-что надо исправить, – пробормотал себе под нос режиссер и снова застыл, уставившись на бетонные плиты.

А я вернулся к ребятам. Продрогшие, в разлезшихся по швам комбинезонах, они осовело наблюдали за Пузыриком, рвавшимся с поводка, на который был посажен своим солидным хозяином. Я попытался найти Майку, но ее нигде не было. Только через несколько минут я увидел, что она сидит в фургоне с недовольной блондинкой и, что-то весело щебеча, расчесывает ее длинные волосы, точно пшеничные колосья рассыпающиеся по пластиковой спине. И мне вдруг показалось, что они похожи, просто очень похожи, как родные сестры.