Читать книгу "Пожирательница грехов - Маргарет Этвуд"

Осторожность никогда не помешает. Всю беременность она береглась, принимала витамины строго согласно предписаниям врачей и ела только то, что было рекомендовано в специальных книжках. Она выпивала по четыре стакана молока вдень, хотя ненавидела молоко. Она занималась физкультурой и ходила в предродовую группу. Она была молодец, не к чему придраться. Но все равно она боялась, что младенец родится как-нибудь изуродованным, каким-нибудь дауном, или калекой, или гидроцефалом, с огромной студенистой головой — она видела таких детей на больничной лужайке: они сидели в инвалидных колясках, ловили солнышко. Но младенец родился великолепный.

Она не станет больше так рисковать, вновь проходить через все это. Эдвард может надрываться в постели до посинения. Он это называл “попробовать снова”. Каждый день она принимала противозачаточную таблетку, а ему не говорила. Она не станет пробовать снова. Это для нее чересчур.

Что она сделала неправильно? Она ничего такого не делала, в том-то и проблема. Никто не виноват, разве что Эдвард. Но и он не виноват — просто отошел тогда ненадолго. С тех пор он постепенно самоустранялся. После того как в ней перестал жить ребенок, Эдвард потерял интерес, он покинул ее. И это самое обидное. Он оставил ее одну наедине с мертвецом, чью смерть никто не может объяснить.

Люди называют это “потерять”. Они говорили, что она потеряла ребенка, будто он бродит теперь где-то, жалобно плача, ищет ее: будто она оставила его где-то в траве. Но где? В какой он удалился лимб? В каком водном раю пребывает? Порой ей казалось, что это просто ошибка и младенец еще не родился. Она чувствовала, как он шевелится в ней, совсем тихонько, цепляется за нее изнутри.

Сара положила младенца на камень подле себя. Поднялась, разгладила складки на платье. Вот уж эти блохи, теперь она вернется в отель вся искусанная. Она взяла ребенка, медленно подошла к колодцу и встала у самого края.

Эдвард, который возвращался по тропинке, увидел Сару на краю колодца, с поднятыми руками. Господи, подумал он, она сейчас туда прыгнет. Он хотел крикнуть ей, чтобы она остановилась, но побоялся испугать. Можно подбежать сзади и схватить… но она услышит. И он ждал в страхе, а Сара не двигалась. Он думал, что вот сейчас Сара кинется туда — и что ему делать? Но она разжала кулак и что-то бросила в колодец. Затем повернулась, сделала шаг и села возле камня на корточки.

— Сара, — сказал он. Она закрыла лицо ладонями. Он опустился на колени. — Что случилось? Тебе плохо?

Она замотала головой. Похоже, она плакала — закрыв лицо руками, беззвучно, даже плечи не вздрагивали. Эдвард был в ужасе. Он научился справляться с Сарой, Сарой, к которой привык, несмотря на все ее выверты. Нет, он к этому не готов. Она всегда была сильнее его.

— Пойдем, — сказал он, а сам был напуган, растерян. — Пообедаешь, и тебе станет легче. — Он говорил это и понимал, как это глупо, но в кои-то веки не последовало ни снисходительной улыбки, ни колкой насмешки. — Ты ли это? — сказал Эдвард с мольбой, словно только так можно встряхнуть ее, вернуть прежнюю твердую Сару.

Она подняла голову, и Эдвард похолодел от страха. Он думал, что увидит другое лицо, другую женщину, совсем незнакомую, а может, там вообще не будет лица. Но вместо этого он увидел — и это было едва ли не страшнее — просто Сару, такую, как всегда.

Она вытащила из сумки клинекс и вытерла нос. В этом вся я, подумала она. Поднялась, снова огладила платье, взяла сумку и складной зонтик.

— Я хочу апельсин, — сказала она. — Тут продают апельсины, напротив касс. Я видела, когда мы туда заходили. Ты нашел свою птицу?

Стажер

Роб не сразу увидел, что солнце слепит ей глаза. Когда он все-таки заметил — потому что она щурилась, — он откатил коляску, потрогал мягкие прогретые подлокотники, на которых покоились ее тонкие оголенные руки, зафиксированные кожаными ремешками. Нужно было надеть ей шляпу, им всегда говорят: берегите от солнечного удара. До сих пор было солнечно целыми днями, хотя ночью случилась гроза. Но ей без конца забывали надевать шляпу.

— Они забыли надеть тебе шляпу, — сказал он. — Вот дураки. — Потом показал ей следующий фрагмент паззла, который они раскладывали на подставке. — Кладем сюда? — Потому что она сделала слабый жест левой рукой, означающий да. Она практически не контролировала своих движений. И еще он следил за ее глазами и лицом. Она могла двигать глазами, хотя голова дергалась, как рыба на крючке, если она волновалась. Она не владела мимикой, и он вечно гадал — то ли она пытается улыбнуться, то ли просто ее рот сводит непроизвольной судорогой: ее тело не отвечало на огромную силу воли, которая чудилась ему в ее глазах, — словно маленький отчаянный зверек в железном капкане. И она не могла выбраться! Тело пристегнуто к инвалидной коляске, заточено в клетку скобок, подставок, стальных колес, но все потому, что и сама она заточена в собственном теле — словно участвовала в дерганом, уродливом карнавальном шествии. Если высвободить ее из коляски, она свалится, опрокинется, как тряпичная кукла, с грохотом провалится сквозь пространство. Она была здесь одной из самых тяжелых, сказала ему Пэм, физиотерапевт.

Но все говорили, что Джордан смышленая, очень смышленая: просто удивительно, на что она способна.

Она могла сказать да, пошевелив левой рукой, а значит, могла играть в игры, отвечать на вопросы, указать, чего хочет. Просто от инструктора требуется больше терпения, и еще — нужно уметь угадывать. Это требовало времени, но после того как она два раза подряд выигрывала у него в шашки, и он даже не поддавался, Роб мечтал проводить с ней все свое время, много времени. Он подумывал научить ее играть в шахматы. Но слишком много фигур, каждая ходит по-своему, на одну игру уйдет несколько недель. Он представил, как она томится внутри своего тела и ждет, когда он отгадает фигуру.

Джордан не делала сейчас никаких знаков, и тогда он перевернул фрагмент паззла. Да, тотчас сказала ее рука, и он вложил фрагмент в ячейку. На картинке жираф, два жирафа, очень смешные, карикатура. Наверняка она не видела жирафа ни в жизни, ни на картинке.

— Скучно, да? — спросил он.

— Да, ответила она.

— Как насчет шашек?

Да, она хотела играть в шашки.

— Ладно, губительница, — сказал он. — Но на этот раз я у тебя выиграю. — Ее голубые глаза уставились на него, рот дрогнул. Ему так хотелось, чтобы она умела улыбаться.

Он покатил коляску, чтобы сдать паззл и получить взамен шашки.

Он поражался ее способностям. Удивительный ум, даже страшно: ее ум пойман в ловушку и задыхается там. Может, она гений — кто знает? Несомненно, она знала и чувствовала то, что от остальных людей ускользает. Когда эти синие глаза смотрели на него, ясные и холодные, твердые, словно мятные карамельки, ему казалось, она видит его насквозь, минуя всю его наигранную веселость доброго дядюшки, — он-то знал, что наигранную. Рядом с Джордан он даже думать боялся. Она уловит мысль сходу, и почему — то ему было важно, как она к нему относится.