Читать книгу "Коммод - Михаил Ишков"

Она вновь зарыдала.

Стоявший в дверях Виктор опустил голову, вернулся в гостиную, вытащил из‑под комода кинжал, сунул его в ножны. Приблизился к полке над домашним очагом, где были выставлены домашние боги и изображения предков: отца, деда, божественного Октавиана Августа, Всемогущего Юпитера, защитницу женщин Минерву, небольшой бюст Марка Аврелия. Спросил — как быть? Он уже совсем собрался дезертировать из армии и переселиться в германские земли. Там обосноваться. У него немало друзей среди квадов и боев. Проживут. Но теперь этот поступок означал, что он ставит крест на будущем сестры. С таким‑то указом у нее от женихов отбоя не будет. Ее будущее, считай, обеспечено. Значит, придется топать в Аквитанию.

Так распорядилась судьба.

Глава 11

Последнее известие от Лета пришло в конце июня. В нем сообщалось, что сокровища взяли. Не так много, как ожидалось, но среди груды янтаря есть редчайшие диковинки, способные затмить груды золота. Была в этой новости некая светлая, возбудившая Коммода струя, однако день шел за днем, обнадеживающих известий с той стороны больше не поступало, и меланхолия вновь овладела цезарем. Теперь он вообще перестал появляться на людях. Гонцов из претория стража сразу заворачивала обратно.

Руководство армии, личный состав легионов всколыхнулись после июльских ид (15 июля), когда император Луций Коммод Антонин внезапно объявил о намерении совершить обряд жертвоприношения, чтобы почтить отеческих богов и выпросить у них милость и благоволение. В назначенный день у алтаря храма Юпитера в Виндобоне были принесены в жертву бык, баран и кабан. Император как верховный жрец сам главенствовал на церемонии. Сначала на алтаре Юпитера он принес жертву из вина и ладана, затем принялся освящать отобранных животных. Пронзительно запели тибии,* (сноска: духовые инструменты, похожие на современные флейты и фаготы) из военного лагеря донесся рев боевых туб и корницинов, игравших «Слава отцам — победителям». Сначала Коммод, наряженный в костюм верховного понтифика, полил головы животных смесью ключевой воды с вином, потом сам попробовал смесь и дал попробовать присутствующим, затем насыпал на голову жертвы толченную поджаренную полбу с солью, выстриг часть волос на голове животных и бросил в огонь. Потом провел ножом черту ножом ото лба наискось к хвосту и словами «macta est» закончил церемонию.

Жертвогадатели осмотрели внутренности убитых животных и нашли, что будущее сулит императору радость и приятную долгую дорогу, войску победу, а жителям провинции обильный дождь. Подобный прогноз понравился императору и с того дня в ставке жертвоприношения начали совершаться ежедневно и почти всегда с благоприятным исходом. Когда же жертвогадатель обнаружил разрез на печени и объявил эту приметы недобрым знаком, император возмутился и на правах верховного жреца, заодно обозвав гадателя «шарлатаном и проходимцем», приказал считать найденный разрез не дефектом, а знаком свыше, утверждавшим, что скоро сбудутся надежды принцепса.

Надежды не сбывались, и в канун августовских календ (1 августа) было официально объявлено о намерении подписать договор с приграничными племенами варваров. Также было сказано, что сразу после заключения мира император отбывает в Рим.

Коммод, поставив печать на свитках договора и, ожидая доставки обещанного золота — на Лонга и Лета он уже не рассчитывал, — два дня не вылезал из спальни. В компании с Витразином и Саотером без меры глушил вино. Будущее возвращение в столицу страшило его — с чем же он появится перед жителями Вечного города?

С пустой казной, выпотрошенной его отцом — философом?

С клочком бумаги?

Оставив за плечами взбудораженную, так и не вступившую в дело армию, офицерский состав которой тоже рвется домой, в Италию?

Друзья попытались успокоить Луция, расшевелить его напоминанием о скачках, гладиаторских играх, праздниках, женщинах, изысканных угощениях, неслыханных удовольствиях, которые обещал правителю царственный Рим. Коммод кивал, поддакивал, затем, кривясь, договорил — прибавьте также мятежи, пожары, кривые мечи, убойные стрелы, крепкие дротики, удавки, яд. Упомянул даже подушку, которой небезызвестный Гай Каллигула придушил родного дядю Тиберия. Вот что ждет его в Риме, уныло пожаловался Луций. Здесь привычнее, все под рукой — ключевая вода, кусок хлеба, Клиобела, дружище Саотер. Здесь армия, она защитит. А чем встретит его Палатинский холм, застроенный домами Тиберия, Каллигулы, Нерона, Домициана, где на каждом шагу чудеса, статуи, картины, шепот приближенных, бесконечное подглядывание друг за другом и бессчетное обилие комнат и помещений? Он, наследник, со дня рождения проживавший в этом роскошном логове императоров, мальчишка бойкий, дерзкий, так и не сумел облазить все закоулки колоссального дворцового комплекса, пройти всеми его коридорами, заглянуть в каждую комнату. По ночам там всегда темно. Сколько ни натыкивай факелов, все равно не успеешь разглядеть убийцу. Если же на каждом углу ставить часового, преторианской гвардии не хватит, да и не каждому гвардейцу можно доверить свою жизнь. Знавали в Палатине и Макрина, и Херею, и Клодиана* (сноска: Макрин — префект претрианцев, задушивший подушкой императора Тиберия; Херея — префект преторианцев, зарубивший Калигулу; Клодиан — помощник центуриона, убивший Домициана.). Страшна и свора вольноотпущенников, бесстыдно покушавшихся на жизнь своих патронов. Пугают и разъевшиеся рожи приближенных к власти государственных рабов.

— А спальники! — подхватил Витразин. — Сколько их было, кормившихся от господина, а затем предавших его.

— И спальники тоже, — кивая, речитативом подхватил. Коммод. — Не мед и сыновья гладиаторов, вознесенные до всаднического сословия.

Витразин отшатнулся, на его лице нарисовался несмываемый страх, а Луций с тем же угрюмым видом продолжал.

— …и управляющие дворцами, и челядь, и жены, все как на подбор распутницы и отравительницы, вспомнить хотя бы ту же Мессалину и, конечно, Агриппину Младшую. Помянем, други, недобрым словом и недостойных детей, особенно племянников, а также дальних и ближних родственники. Каждый метит угодить в горло принцепса чем‑то острым, подсыпать ему в пищу что‑нибудь непереваримое, накрыть его голову подушкой.

Коммод принялся отчаянно дергать себя за пальцы, потом закричал.

— Разве вам дано это понять?! Это невыносимо!

Други притихли, на их лицах ясно обозначился испуг. Коммод вскочил на кровати, сделал страшное лицо и закричал.

— Во — он!!

Управляющий и секретарь, подобрав тоги, стремглав бросились к дверям.

Император зычно окликнул

— Клеандр! Где ты, подлый спальник?

— Тут я, господин, — выпустив царских друзей, вприпрыжку помчавшихся по атрию, в спальню вошел Клеандр.

— Что ты припас для меня? Какое оружие? Говори, раб?

— Что припас? Кокцею припас.

Коммод сразу сбавил тон, удивленно глянул на изобразившего крайнюю степень угодничества спальника.