Читать книгу "Прекрасная толстушка. Книга 2 - Юрий Перов"

Во время прогулок он приказал Принцу молчать, с кем бы он ни встретился. Молчать во что бы то ни стало. Просто изображать из себя глухонемого. А если уж его попытаются поймать и прояснить, то отрываться во весь аллюр. На лошадях, при его выучке и при резвости Алмаза, их не догонят.

Если же будут догонять на машине, то сворачивать в лес, где машина не пройдет, а оторвавшись окончательно, бросать Алмаза, выходить на условное место, где будет спрятана одежда, переодеваться и просачиваться на станцию. Алмаз сам дорогу домой в конюшню найдет.

Если же — в самом крайнем случае — Принца поймают, то он должен взять всю вину на себя. Мол, увел лошадь без спроса, но без злого умысла, а чтобы просто покататься. Принцу ничего не будет, а Петя будет спасен. Принц согласился на все условия.

Таким образом, в Алабино все было улажено: осталось как-то преодолеть московские трудности. Дело в том, что любому иностранцу, будь он дипломатический работник, корреспондент, коммерсант или просто турист, не разрешалось выезжать из Москвы более чем на тридцать километров без особого на то разрешения соответствующих органов.

8

Теперь, много лет спустя и уже обретя «новое мышление», я полагаю, что Принц мог бы добиться такого разрешения, если бы объяснил товарищам из органов все как есть.

Да и полковые командиры с удовольствием пошли бы ему навстречу, особенно если бы он стал обучать солдатиков новым приемам выездки. Но Принцу хотелось романтики.

Прекрасно относясь к СССР и не делая для страны ничего плохого, он решил поиграть с органами в «казаки-разбойники». Чтобы потом было что рассказывать детям и внукам в длинные зимние вечера…

Дело в том, что он подружился в Москве с одним журналистом-международником, которого мы назовем условно Герасимом или, как звали его друзья, Герой. Этот журналист был одного роста и примерно одной комплекции с Принцем, и в лепке лица у них было что-то общее.

Принц был человек известный в московских журналистских кругах, и в новогоднем «капустнике» был сюжет с пародией на него. На роль исполнителя вызвался Гера как его ближайший приятель. Он специально для этого дела купил в магазине ВТО шикарные усы. Сходство было настолько поразительное, что когда он проделал это в родной редакции да еще надел шляпу Принца и надвинул ее на лоб и начал разговаривать с акцентом, то машинистки приняли его за Принца. Даже та, которой он продиктовал заметку, не заметила подвоха.

Нечего и говорить, что зрители на «капустнике» были в восторге. Громче всех смеялся сам Принц.

Когда возникла необходимость в неразрешенных поездках в Алабино, Принц вспомнил о Гере.

Они встречались в условленном месте, чаще всего это был Дом журналистов. Гера уже сидел там внизу, в пивном баре. Принц приходил туда, передавал Гере ключи от своей машины, права, ключи от квартиры и свою неизменную шляпу. Они некоторое время сидели и пили вместе пиво. По том Гера прощался со знакомыми, заходил на минуточку в туалет, приклеивал усы, надвигал на лоб шляпу Принца и выходил из Дома журналистов.

Вахтерши, стоящие на входе, были всегда настроены на входящих в дом, на их темно-красные книжечки Союза журналистов, а на выходящих не обращали никакого внимания. Если бы мимо них вышли десять совершенно одинаковых Принцев, они бы и бровью не повели. На этом и строился весь расчет.

На улице Гера спокойно садился в машину Принца и ехал к нему домой, заранее предвкушая удовольствие. Дело в том, что в эти карнавальные дни он использовал квартиру Принца для свиданий со своими бесчисленными любовницами. Жена же его была убеждена, что он находится в это время на работе.

Топтуны на серой «Волге» пристраивались ему в хвост и вели его до самого дома. Гера поднимался на седьмой этаж, открывал квартиру Принца и располагался там с немыслимым комфортом, так как Принц предоставлял в таких случаях свой бар и свой холодильник в полное распоряжение двойника.

Вскоре раздавался контрольный звонок Принца, Гера выглядывал на улицу и если видел серую «Волгу» на ее обычном месте, то отвечал на молчание Принца:

— Алло, алло, вас не слышно, перезвоните.

Если же машины не оказалось бы на месте, он должен был бы возмущаться в трубку:

— Что за хулиганство! Перестаньте, пожалуйста, звонить или я заявлю в милицию.

Впрочем, этот текст он так ни разу и не произнес. Машина была всегда на месте.

Потом к Гере приходила его очередная любовница. Потом он ее выпроваживал. Потом откуда-нибудь с вокзала звонил Принц, и Гера, выждав определенную паузу, снова отправлялся в Дом журналистов, где его уже ждал в том же пивном баре Принц. Но усы он отклеивал в машине и шляпу снимал в вестибюле, не доходя до вахтерш.

Топтуны заметить этих перемен не могли, так как останавливали свою машину всегда сзади, на почтительном рас стоянии. Таким образом, он заходил в Дом журналистов уже в виде самого себя. Они с Принцем отмечали удачную операцию и выходили из Дома журналистов уже вдвоем, каждый в своем обличье.

Гера знал, с какой целью ездит в Алабино Принц, и все же рисковал, помогая в его игре с органами. Он знал, что в случае разоблачения ему это ничем серьезным не грозит, но вместе с тем и понимал, что неприятностей ему не избежать.

Ссориться с органами журналисту-международнику не следовало. Рассерженные чекисты могли легко закрыть для него границу и сделать его невыездным. А для международника — это конец карьеры. И все равно Гера шел на риск. В те времена найти пристанище для любовных свиданий было очень тяжело. Но не только в этом было дело. Я предполагала, что по характеру Гера не меньше авантюрист, чем Принц.

Так подробно технологию его поездок в Алабино я описываю только потому, что и для свиданий со мной он пользовался тем же самым методом. Студентке иняза, да еще пользующейся особым вниманием со стороны Московского Управления Госбезопасности, связь с иностранным корреспондентом не сулила ничего хорошего. Принц это понимал. А мне уже было все равно. Лишь бы свиданий этих было бы побольше. Но сколько бы их ни было, их казалось так мало, так мало…

Вот так мы с ним и встретились на лесной дороге под моросящим осенним дождиком… Поэтому он поначалу и молчал, как партизан. Меня, укрытую вытертой клеенкой в бесформенной лыжной фуфайке и в точно таких же, как и у него, синих хлопчатобумажных трениках с вытянутыми коленками, он в сумраке лесной дороги принял за местную бабулю-грибницу, и по тому мой французский поразил его не меньше, чем меня его.

Поэтому он и заговорил со мной, несмотря на строжайший запрет друга Пети.

9

Как я уже говорила, от неожиданности я лишилась дара речи, а придя в себя, пробормотала ему в ответ что-то совершенно невразумительное и, жутко краснея, извинилась за «болвана».

— Что вы, сударыня, — галантно возразил он. — Я поражен необыкновенной мягкостью вашего определения. Мое поведение заслуживало куда более резких выражений.