Читать книгу "Прекрасная толстушка. Книга 2 - Юрий Перов"

1

Пятнадцатым я обязана Николаю Николаевичу. Никогда ему этого не прощу!

После того как я узнала о том, что все мои муки были не что иное, как инсценировка, поставленная им с изощрённым искусством из… Хотела сказать — из корыстных побуждений, но не могу, потому что он вроде бы хотел сделать меня счастливой.

Но если хорошенько разобраться, то получается, что он таким извилистым путём пытался уйти от своих комплексов.

Когда Евгений Кондратьевич (как оказывается, тоже невинная жертва чьих-то комплексов) показал мне изнанку всего происходящего, я оказалась в сложнейшем положении.

Первым движением души было не поверить этому палачу-расстриге. Предыдущая версия моей жизни была так логична, так уютна. Я к ней уже совсем притерпелась… В ней было место и для тихой грусти по моим родителям, и для справедливой ненависти к вполне персонифицированному и уже (что очень удобно, что особенно грело) униженному, растоптанному врагу.

В новой версии никакой ясности с гибелью родителей не было, лицо врага было по-прежнему размытым и торжествующим. Лицо же человека, с которым я прожила несколько месяцев почти семейной жизни, вполне смирившись и с его внешностью, и с размерами, и с угрюмо-молчаливым характером, сделалось зловещим и почти что ненавистным.

Очень удобно было не поверить Евгению Кондратьевичу. Тем более что для того чтобы проверить справедливость его слов, нужно было обратиться к тому же Николаю Николаевичу, который, естественно, начал бы всё отрицать. Получалось — слово Евгения Кондратьевича против слова Николая Николаевича…

И если бы я по каким-нибудь трудноуловимым признакам всё-таки поняла, что прав первый, то расставание со вторым было бы сильно затруднено. Во-первых, вместо слабого и уже поверженного врага я получала бы более сильного, действующего и прекрасно оснащённого. Ведь, расставаясь со мной, Евгений Кондратьевич погрозил мне своим тонким белым пальчиком и проскрипел:

— Вы не особенно резвитесь, барышня. С оглядочкой живите. Ведь вы виноваты во всём, в чём я вас обвинял. Только доказать мне этого не дали. Если б он мне не помешал, то не сидеть бы нам на этой скамейке… Вы бы сидели в местах не столь отдалённых, а я бы в кабинете немного поболее того, в котором вы у меня были… Да, дело Николаич закрыл. Но ведь не уничтожил! У нас там такого не водится… Я ведь это к тому говорю, что теперь вы у него всю жизнь на крючке будете… И если что не так, то серенькая папочка опять вынырнет, как будто и не пряталась…

Но и оставить совершенно без внимания информацию Евгения Кондратьевича я не могла.

И с Татьяной посоветоваться было нельзя. Тогда нужно было рассказывать ей всё с самого начала… С Наркома… А это было совершенно невозможно. Единственное, о чём я не утаила из этой истории, это о том, что Николай Николаевич мне уже поднадоел, а как отвязаться от него, я не знаю. И о его размерах, чем, разумеется, завела её невероятно. Глаза у неё загорелись, как автомобильные стоп-огни.

Десять раз пожалев, что проболталась, я, естественно, поспешила её успокоить и рассказала о том, как он всю жизнь мучился:

— Там в деревне тоже одна бабёнка полюбопытствовала… Хорошо, что на её вопли люди вовремя сбежались, а то, может, так и умерла бы… А между прочим, покрепче тебя была…

— В общем, когда утомишься окончательно, дай знать… — попросила она.

— Ох и глупая ты, Танька… — сказала я. — Ты лучше скажи, как мне всё это потихонечку прекратить?

— А он тебя сильно любит?

— Ухаживал красиво… А теперь даже не знаю…

— Замуж зовёт?

— Вроде да и вроде нет… Конечно, я его устраиваю во всех отношениях… Ничего от него не требую. Но у него же дочка только что аттестат зрелости получила… Не приведёт же он ей маму, которая всего на четыре года старше дочки… Значит, будет ждать до её замужества.

— А ты, стало быть, и будешь куковать всё это время? А если она никогда замуж не выйдет? Она хоть ничего?

— Так себе… Хотя по фотографии судить трудно.

— А что, уже совсем невмоготу?

— В общем, да. Уже не в радость… — вздохнула я.

— Тогда отдай его мне, — с алчным блеском в глазах сказала Татьяна.

— Я тебя серьёзно спрашиваю! — отмахнулась я.

— И я серьёзно. Пока не найдёшь себе замену, ты от него не отвертишься…

— Как я могу найти? Я что — объявление в газету дам: мол, девочки, кто интересуется тридцатисантиметровым, прошу заглянуть на чашечку кофе?.. И вообще, кто может добровольно заинтересоваться таким?

— Ой, Маня, не лицемерь. Чего же ты в первый день не убежала от него? Сказала бы, что не можешь, и дело с концом. Что, он бы тебя не понял? Ухаживал так красиво, значит, не насильник.

— Да нет, поначалу интересно было…

Татьяна покачала головой и пропела:

На окне стоят цветочки,

Голубой да аленький…

Никогда не променяю

Х… большой на маленький.

Этой частушке она научилась у Тамарки-штукатурщицы, когда навещала меня в больнице. Тамарка её постоянно распевала к месту и не к месту.

Так мы с Татьяной в тот день ничего и не решили…

2

Потом начался Московский фестиваль молодёжи и студентов, и весь наш институт полным составом бросили на переводческую работу.

Мне, к сожалению, достались не французы, а франкоязычные канадцы.

Теперь я подозреваю, что и тут не обошлось без Николая Николаевича. Наверное, он решил подстраховаться и лишить меня возможных контактов с Ивом Монтаном…

Я до сих пор не могу точно сказать, знал он о наших отношениях с Монтаном или нет. Я до сих пор не понимаю, с какого момента после смерти Наркома он вспомнил обо мне и начал следить. А может, это произошло после смерти его жены? Я пыталась в завуалированной форме порасспрашивать его, но это было бесполезно. Он всегда рассказывал только то, что хотел. И ни одним словом больше. Буквально. Школа у него была крепкая.

Встречались мы по-прежнему у меня. В своей новой трёхкомнатной квартире он затеял какой-то невероятный ремонт. Паркет перестилал, вставлял новые рамы. Квартира была старинная и коммунальная, долгое время в ней жили три семьи. Потом все семьи переселили в Новые Черёмушки, а квартиру сперва приспособили под общежитие МВД, потом отдали Николаю Николаевичу.