Читать книгу "Женщина-лиса - Кий Джонсон"

Я очень устал. Это придает мне какое-то странное чувство нереальности: будто тропинка, по которой я иду, может вдруг исчезнуть или я увижу совершенно другую тропинку. Юноша заметно нервничает; но он такое странное создание, что от него можно ждать всего. Возможно, он просто злится из-за того, что нам не встретился киджи-фазан.

Храм оказался славным маленьким зданием из потемневшего красного дерева посреди рощицы, сверкающей красками осени. Мы входим во двор. Единственный священнослужитель сметает метлой опавшие листья в кучи, переливающиеся золотом в солнечных лучах. Он на секунду повернул к нам лицо, показав белые, как луна, слепые глаза.

— Добро пожаловать, юноша! Мой господин! Вы найдете маленькую фляжку кое-чего на столе у меня в жилище. Все приборы для письма тоже там. И не забудьте оставить маленький подарок храму, когда будете уходить, — сказал он и скрылся за зданием.

— Как он узнал, что нам нужно? — спросил я, когда мы вошли в маленькое здание рядом с храмом.

— Он священнослужитель. Он должен знать все, разве не так?

Брат моей любовницы прав; я вдруг подумал, что все священнослужители, которых я когда-либо видел, были какими-то ущербными, потому что они не знали всего.

В единственной комнате темно. Только стол и несколько стульев стоят посреди. Маленький голубой кувшинчик и две вырезанные из дерева чашки стоят на краю стола. В одной из коробок я нахожу бумагу из тутового дерева, слишком шикарную для такой грязной комнаты; в другой лежат нетронутый чернильный камень и несколько кисточек для письма. Я сажусь на подушечку, сделанную из тростника и готовлю чернила.

— Саке? — спрашивает брат моей любовницы.

— М-м-м. — Я пью из чашки, которую он мне протягивает, и кашляю: я никогда в жизни еще не пробовал такого крепкого вина. Оно обжигает мне рот. Мой компаньон осторожно отхлебывает саке, как будто не зная, чего ожидать.

Я уже думаю о своем утреннем стихотворении. Я провел с ней необычную ночь: было бы неплохо, если бы мое стихотворение смогло прорваться через общепринятые стандарты, чтобы донести до нее всю глубину моих чувств.

— У тебя это так легко получается? — прерывает мои мысли брат моей любовницы. — Просто садишься и пишешь? Откуда ты знаешь, что писать?

— Если меня не беспокоить, то у меня получается. — Он покраснел, и я рассмеялся. — Ты и твоя сестра. Вы ведь не понимаете поэзию, так?

4. Дневник Кицунэ

Джозей принесла мне новые платья серовато-белых и темно-зеленых цветов: осенние цвета, сказала она. Платья! И я должна была сейчас думать о таких пустяках, как платья! Я пожала плечами и продолжила беспокойно ходить по комнате.

— Моя госпожа! Ваши волосы! — Она поклонилась и жестом попросила меня сесть.

— Нет! — Я хотела прыгать, бегать, дремать на солнце, идти за Йошифуджи — все, что угодно, только бы не сидеть в полумраке моих комнат и терпеть, пока меня расчесывают.

Она покачала головой:

— Моя госпожа, у вас спутались волосы. Я должна распутать узелки в волосах и сделать их снова гладкими, чтобы вы не были похожи на сумасшедшую, когда вернется господин.

— Что ж, тогда сделай их гладкими.

Она вздохнула:

— Если вы позволите мне расчесать вас, то я сделаю это.

— Нет, — сказала я. — Сделай так, чтобы они стали гладкими. Магия.

— Госпожа?

— Она ничего не знает, — сказал Дедушка, стоя в дверях.

— Мой господин! — воскликнула Джозей. — Вам нельзя видеть ее! — Она толкнула меня за ближайшую занавесь из крепа янтарного цвета, свешивающегося с рамы высотой по грудь, и начала распутывать мне волосы (наверное, это было единственное, чего она добивалась) своими ловкими пальцами. Тоже в какой-то степени волшебство.

Дедушка ничего не сказал, лишь со стоном опустился на подушку по другую сторону экрана.

— Джозей, ты закончила? Ты не оставишь меня наедине с твоей госпожой на минутку?

Она посмотрела на меня: я кивнула, она поклонилась и бесшумно ушла на другой конец огромной комнаты, где сидели мои остальные служанки.

— Ты не должна просить ее использовать магию, Внучка. Ни ее, ни кого-либо из слуг.

— Почему нет?

Джозей оставила черепаховый гребень в форме облака — зубья гребня были струями дождя. Я подняла его и начала расчесываться.

— Твои служанки, все слуги, даже крестьяне в полях — хотя с ними тебе не придется общаться — не знают о магии. Они думают, что они настоящие. И сейчас, здесь они настоящие.

— Но они же ненастоящие!

— А ты настоящая, Внучка? Кто ты в своем одолженном теле? Кто ты настоящая? Лиса? Ты не похожа на нее. Женщина? Едва ли.

— Но…

— Не сейчас, Внучка, возможно, позже. А возможно, никогда. Но мы создали иллюзию. И теперь мы должны жить по ее правилам.

— Но ведь это мы создали все!

— Джозей и остальные не знают об этом.

— Они должны узнать!

— Зачем им знать это? Ты собираешься рассказать им, маленький жукоед? Они не поверят тебе, даже если ты сделаешь это.

Я перестала расчесываться.

— А Джозей может сделать что-нибудь такое, чего я не хотела бы?

— Она должна быть тихой и правильной. Как и любая хорошая служанка. Она всегда будет такой. Поэтому нет. Но она должна быть тебе хорошей служанкой, хочешь ты того или нет. Поэтому да.

— А что она делает, когда она не со мной? — Наверное, она почувствовала, что я на нее смотрю, потому что повернулась и тоже посмотрела на меня.

— То же, что и ты, когда ты не с ней. С одной лишь разницей — ты ее госпожа. Ты думаешь, она перестает существовать, когда ты выходишь из комнаты? Возможно. Но ты никогда об этом не узнаешь, ведь так? Ни одна из вас не может быть уверена в реальности другой.

Я поежилась. Джозей восприняла это как знак, оставила игру и подошла ко мне.

— Мне очень жаль прерывать вас, мой господин, но мне кажется, что моя госпожа замерзла. — Она взяла полосатый халат, накинула мне на плечи и забрала гребень из моих ослабевших пальцев.

Снаружи доносился шум. Я услышала топот ног по переходу. Мы должны были оставлять свои башмаки на камнях перед верандой, чтобы не топать в доме, как волы по мосту. Слуги бы никогда себе такого не позволили…

— Это Брат, — прошептала я.

— Он оставил Йошифуджи, — мрачно сказал Дедушка.

— Он не мог этого сделать! Он же все испортит! — я отбросила в сторону занавесь, несмотря на протесты Джозей, и посмотрела Дедушке в глаза.

Решетка, ведущая на веранду, с грохотом отодвинулась. Брат резко остановился на пороге и прищурился. Конечно, по сравнению с улицей здесь было темно. Свет струился в открытую дверь, обрисовывая фигуру брата.