Читать книгу "Охотник - Александр Новиков"

– Очень нужно, Чапай.

– Да-а… дата рождения?

– Не знаю, – смущенно сказал Гурон. – Возраст примерно двадцать пять – двадцать семь лет.

– Да-а-а… ну ты даешь! А имя-то какое?

– Анфиса.

Чапай покачал головой, посмотрел на Гурона исподлобья, произнес:

– Ну, имя, в общем-то, редкое. Это плюс… Анфиса, говоришь?

– Анфиса. У нее еще брат есть. Младший. Юра зовут.

– Ценная информация… а что ты еще про эту Анфису знаешь?

– В сентябре 89-го она выехала в Турцию… и не вернулась. А еще…

– А вот это другой коленкор, – перебил Чапов. – Это уже совершенно конкретная информация. Итак, подбиваю итоги: жительница Пскова двадцати пяти-двадцати семи лет, зовут Анфиса, выехала в Турцию в сентябре 89-го и не вернулась… будет тебе адрес этой Анфисы, Жан Петрович.

Чапов ушел. Гурон побрился сашкиной бритвой, перемыл посуду и поехал на кладбище.

* * *

За три с лишним года, что Гурон не был на Ковалевском, оно успело сильно вырасти в размерах и обильно покрылось подрастающим кустарником и деревьями. И все же, ведомый памятью и чутьем профессионала, он безошибочно вышел к могиле.

Могила тоже переменилась – на скромной плите добавился эмалированный овал с фотографией мамы и две рубленые строчки с фамилией, именем, отчеством и двумя датами… Гурон остановился у могилы, прошептал: здравствуйте, я наконец-то пришел. Он долго смотрел на родные лица, потом положил к плите астры.

Он снял куртку и долго выпалывал руками сорняки, выросшие на могиле. Потом присел на чужую скамейку, достал из полиэтиленового пакета бутылку водки и две стопки. Налил себе и отцу, выпил. Палило солнце, щебетали птицы… отец смотрел с фотографии строго, мать – с улыбкой и слегка грустно…

Прости меня, мама… прости. Я не смог тебя проводить. Я виноват. Ты – я знаю – простишь, но я виноват. Отец всегда гордился тем, что сын у него боевой офицер. Он говорил: ты служишь Родине, сын. А ты говорила: береги себя, сынок… я знаю, что втайне от отца ты ходила в церковь и ставила свечки. Возможно, твои молитвы помогли мне выжить. Ты знаешь, мама, что я безбожник, но теперь мне почему-то кажется иногда, что это твои молитвы помогли мне выжить… прости меня, мама. Я служил Родине и не смог прийти на твои похороны… теперь оказалось, что все то, ради чего я воевал и сидел в плену, – ошибка. Чудовищный Большевистский Эксперимент. Тупиковая Ветвь Исторического Развития… В центре Москвы за доллары скупают наши ордена… какие-то уроды запросто продают русских женщин в рабство за границу… по улицам разъезжают бандиты… Прости меня и ты, отец. Может быть, даже хорошо, что ты не дожил до Этого. Ты бы не смог спокойно смотреть, как подонки торгуют орденами Героев. Ты всегда говорил мне, что превыше всего – честь офицера. Я видел офицеров, которые лезут на штурм банка. Их бьют дубинками, но они все равно лезут… за этими самыми долларами. Я не осуждаю их. Я понимаю, что у них семьи, дети… Но я не уверен, что смогу продолжать службу в армии, в которой служат такие офицеры. Порой мне кажется, что люди на улице смотрят на меня и думают: он тоже из этих… прости меня, отец.

Я не знаю, в чем я виноват, но знаю точно: я – виноват… Простите меня.

Гурон сидел, задумавшись. Щебетали птицы, припекало солнце. Мимо Гурона, по разбитой, в ухабах, дороге, проехал похоронный автобус. Вслед за ним ехал черный "мерседес", потом вереница машин, почти сплошь – "девятки" с тонированными стеклами, некоторые – без номеров. Замыкал кортеж еще один автобус. Гурон проводил их взглядом. Процессия проехала метров тридцать, остановилась возле свежевырытой могилы. Из автомобилей неторопливо выбрались молодые мужчины – крепкие, коротко стриженные, в черных костюмах. И женщины в черных платьях. Выбрался поп в рясе. Из замыкающего автобуса высыпали человек десять военных музыкантов с инструментами. Из первого автобуса вынесли гроб – даже на вид очень дорогой, с массивными бронзовыми ручками. Четверо мужчин понесли его к могиле. Все четверо были неуловимо похожи друг на друга. Гурон даже подумал сначала: братья. Потом понял: нет, сходство в другом. И не братья они – братва… парни с горячего асфальта. Он сделал глоток водки и выкурил сигарету. Встал, прошептал: до свиданья, – и медленно двинулся к выходу.

Когда он отошел метров на триста, ветер донес до него звук траурной музыки – военный оркестр исполнял "Адажио" Альбиони на могиле бандита.

* * *

Чапов протянул Гурону листок бумаги. Гурон взял в руки, прочитал: "Кораблева Анфиса Антон., 18.04.1970., г. Пс., Железнодорожная, 23. Выехала в Т. 03.09. 89., З/пас. 43 ? 253278. Кораблев Юрий Антон., 17.02.76., Кораблева Антонина Дмитр., 03.03.48.".

Гурон подумал: значит, ей было всего двадцать два… сказал:

– Спасибо, Саня.

– Считай, что тебе повезло, – ответил Чапай. – Есть у меня во псковском розыске хороший кореш… он и помог. Кстати, рассказал, что вместе с Кораблевой пропала еще одна девушка – ее подружка Екатерина Листьева. Туркам был направлен запрос. Они дали ответ в том духе, что да, мол, границу обе гражданки СССР пересекли, в Турцию въехали… но о дальнейшей их судьбе ничего неизвестно. Кстати, кореш мой псковский через неделю будет в Петербурге. Если тебе, Ваня, нужны подробности, то…

– Не нужны, – перебил Гурон. Чапай посмотрел внимательно, потер подбородок и сказал:

– Я в душу тебе, Жан, лезть не хочу, но… Как бы поделикатней?.. Тут, понимаешь ли, такие дела, что… в общем, Анфисы Кораблевой, скорее всего, в живых уже нет.

– Я знаю, – сказал Гурон.

– Понятно, – озадаченно произнес Сашка, но расспрашивать не стал.

* * *

Гурон сошел на перрон. Голос Анфисы произнес: …город у нас древний, красивый. Кремль у нас старинный, церквей много…

Н у, здравствуй, древний Псков. Гурон сунул в рот сигарету, пошел по перрону.

Железнодорожная оказалась на самой окраине. Там, где собственно город уже кончился, где стояли частные дома с садами и огородами, с поленницами дров. Гурон медленно шел по разбитому, потрескавшемуся асфальту… ноги отказывались идти, но он все-таки шел.

Дом № 23 он нашел почти что в самом конце улицы. Остановился у калитки. На участке росли яблони, закрывали фасад одноэтажного дома под старым, потемневшим от времени шифером. Гурон поднял щеколду, распахнул калитку. Навстречу ему выбежала мелкая трехцветная собачонка с рваным ухом, тявкнула дважды, уставилась на Гурона черными блестящими пуговицами глаз.

– Привет, – сказал ей Гурон. Собачонка закрутила хвостом. – Хозяева-то дома?

Собачонка тявкнула еще раз. Гурон решил, что это означает: да, – и пошел по дорожке к дому. Он прошел между яблонь, кустов красной смородины. Ему открылся огород с грядами картошки, слева – дом, справа – сарай и поленница. На низеньком крылечке сарая сидел юноша, возился с мопедом. Несколько секунд Гурон смотрел на него, потом окликнул: