Читать книгу "Домашняя готика - Софи Ханна"

Тяжелые шаги профессора затихли. Саймон достал мобильный. Он собирался позвонить Марку Бретерику, но неожиданная ярость Чарли заставила его пожалеть обо всем, даже о том, чего не совершал. К черту, он это сделает. Нагоняя и так не миновать, учитывая встречу с Харбардом, так что можно поступить так, как, по его мнению, правильно, и плюнуть на последствия.

Бретерик ответил после второго гудка.

Его «Алло» прозвучало так, словно он старался не дышать последние несколько часов.

– Это детектив-констебль Уотерхаус.

– Вы нашли ее?

Сказав «нет», Саймон ввел бы Бретерика в заблуждение. Тот вполне мог решить, что полиция активно разыскивает женщину, которая, по его словам, украла фотографии Джеральдин и Люси. Саймон не был уверен, что эта женщина вообще существует, и предпочитал заниматься пропавшим коричневым костюмом.

– Дневник вашей жены, – ушел он от ответа. – Вы сомневались, показывать ли его теще. Что вы решили?

– Пока ничего.

– Дайте ей прочитать дневник, – посоветовал Саймон. – Чем скорее, тем лучше.

– Ее это убьет.

– Вас не убило.

Печальный смешок.

– Вы уверены?

– Покажите дневник матери Джеральдин. – Саймон удивлялся сам себе. Пожилая женщина будет совершенно раздавлена, и, возможно, ничего из этого не выйдет.

Они с Бретериком распрощались, и Саймон поднялся к кабинету Джонатана Хэя. Белая дверь была открыта. На лестничную площадку выплескивалась музыка. Кантри: женский голос с южным акцентом пел про девушку, которая ждет своего парня, азартного игрока, промышляющего на круизных судах, он обещал вернуться и не вернулся. Саймон скрипнул зубами. Интересно, все профессора-социологи притворяются американцами? По телефону Хэй говорил, как обеспеченный житель лондонских предместий. Неужели человек из Хэмпшира или Суррея может слушать песни про могучую Миссисипи, не чувствуя себя при этом идиотом?

Саймон постучал. «Входите», – отозвались из-за двери. Хорошо хоть отчаявшуюся американку выключил. Саймон вошел в просторную, с высоким потолком и белыми стенами, комнату. На полу лежал потертый ковер, поверх него – множество красно-черных вязаных ковриков. Узор напоминал Саймону лица, вернее, морды постоянно движущихся мишеней из «Космических Захватчиков», первой и единственной видеоигры в его жизни. У одной из стен стоял гарнитур из трех предметов вишневого дерева, у другой – белый деревянный стол, окруженный шестью белыми стульями с плоскими деревянными сиденьями.

Никаких признаков Хэя не наблюдалось.

– Одну секунду! – раздался голос из-за второй приоткрытой двери. – Присаживайтесь!

Через щель Саймон разглядел старомодную заляпанную плиту; такую же плиту он много лет назад в общежитии делил с четырьмя типами, которых искренне презирал.

В ожидании хозяина Саймон рассматривал книжные полки. «Дьявол и падение моральных устоев в европейском фольклоре», «Теория человеческих нужд», «О женщинах», «Как изучать мораль и этику». Сплошь имена, о которых он даже не слышал, – Саймон ужаснулся собственному невежеству. Будучи законченным сексистом, он прежде думал, что большинство социологов – мужчины, но, видимо, ошибался: некоторых из авторов звали Харриет, Ханна, Роза.

Целая полка была отведена под публикации самого Хэя. Одна и та же тема, хотя названия сформулированы по-разному. Постоянно повторяются слова «преступление» и «девиации». Саймон поискал книги, посвященные исключительно тому, что Харбард называл «убийствами семьи». Похоже, Хэй таких не писал. Возможно, его работа по этой теме ограничивалась статьей, написанной совместно с Харбардом.

На стене в раме висел постер фильма «Апокалипсис сегодня». Рядом с ним другой – нарисованная женщина в хиджабе с ребенком на руках. Подпись гласила: «Рука, качающая колыбель, должна раскачивать лодку». Слоган почему-то привел Саймона в раздражение, хотя о причинах он и задумываться не желал. Кроме того, стену украшали две рамки: диплом и свидетельство о получении докторской степени Хэя, а также весьма отталкивающее уродливое взрослое лицо в карикатурном клоунском гриме, увенчанное кружевным детским чепчиком.

– А, картина. – Хэй появился в комнате.

Располагающая внешность; моложе Харбарда лет на двадцать. Саймон обратил внимание на одежду: рубашка и официальный пиджак, синие джинсы и кроссовки – странное сочетание.

– Предполагалось, что это будет удачная инвестиция, но художник не смог реализовать себя… Как там в стихотворении о говорящих деньгах: «Однажды слышал их – „Прощай“ сказали мне они». Знаете?

– Нет, – ответил Саймон.

– Простите, я разболтался. – Хэй протянул руку: – Приятно познакомиться. Спасибо, что приехали в такую даль.

Саймон заверил, что это не стоило ему особого труда.

– Я намеревался связаться с вами. Но, наверное, так и не решился бы, что с моей стороны стало бы проявлением лени и, в общем и целом, поступком недостойным.

Саймон приготовился выслушать жалобы на ненадежную систему безопасности Уивелл-колледжа или на акт вандализма, совершенный группой подростков над машиной уважаемого ученого. Многие считали, что любой офицер полиции обязан заниматься любыми преступлениями, где бы ни находился. Саймон заранее постарался принять заинтересованный вид.

– Я волнуюсь из-за книги, которую пишет Кит, – сказал Хэй, опускаясь в кресло. Саймон сразу же изменил свое мнение о нем. – Кит Харбард. Я знаю, что он работает с вами. На самом деле он был у меня только что. И я в очередной раз попытался его переубедить…

– Он пишет книгу? – Об этом Саймон слышал впервые. – О семейных убийствах?

– Он собирается использовать дело Бретериков в качестве основного объекта исследования.

– Марк Бретерик ему не позволит, – сказал Саймон, искренне надеясь, что так и будет.

Хэй кивнул:

– Для нас с Китом это проблема. Мы изучаем семейные убийства и публикуем свои исследования. Но женщины, мужья которых убили детей, а потом покончили с собой, не хотят, чтобы какие-то академики писали об этом. Они видят в нас карьеристов, наживающихся на чужом горе.

– Не могу их за это винить.

Хэй выпрямился в кресле.

– Я тоже, – согласился он. – Но это не значит, что я собираюсь прекратить заниматься этой темой. Семейное убийство – ужасное преступление, едва ли не самое ужасное, на какое способен человек. Важно, чтобы люди задумались об этом.

– Особенно если в результате кто-нибудь сделает карьеру?

– Я стал профессором задолго до того, как впервые занялся семейными убийствами. Мне уже не нужно «делать карьеру». Я работаю над этой проблемой, потому что хочу понять природу этого преступления, хочу, чтобы подобного не происходило. Все мои исследования подчинены именно этой цели.

Серьезный тон Хэя произвел на Саймона впечатление.