Читать книгу "Человек без души - Игорь Борисенко"

– Ах, разве ты мог в этом сомневаться?! – Ргол всплеснул руками. Сложив губы бантиком, будто бы собираясь поцеловать Дальвига на прощание, он проводил его жадным и грустным взором. Эт Кобос бочком миновал носилки – а едва слышно постанывающие рабыни уже брались за ручки. – Мой дорогой Сорген, я был несказанно рад нашему с тобой знакомству. Искренне надеюсь, что это не последняя наша встреча…

– Да-да… я тоже рад и тоже надеюсь, – ответил Дальвиг, веря, что голос его не слишком явно выдает лживость этого утверждения. – Фаскел ван лаутир, орман.[4]

– Спасибо, дорогуша. Тебе того же, – проворковал Ргол. Повинуясь его легкому жесту, девушки-носильщицы подхватили носилки и осторожно пошли прочь.

ПУТЬ МИМО ДЫМЯЩИХСЯ ВЕРШИН

Пустые холмы – без деревьев, кустов и даже камней. Одни лишь клочковатые заросли дым-травы, которая, по уверениям кочевников, впитывает в себя серую пелену вместо воды и солнечного света. Пустые серые низины у подножий холмов, и ни одной речушки, ни одного ручейка. Только редкие грязные лужи, по поверхности которых пленкой насыпана вездесущая пыль. На многие льюмилы вокруг ни одной живой души… Только три вершины, словно торчащие из-под земли макушки похороненных великанов. Слабый северный ветер разносит по небесам изрыгаемый ими дым, перемешивает и несет на далекий юг, к берегам великих Покинутых болот.

Однообразные в своей унылости холмы похожи как капли воды. Они исчезают сзади и снова возникают перед воспаленными глазами, создавая у путешественников впечатление, что они никуда не движутся, а просто едут по кругу. Пепел летит с неба, набивается в одежду, разъедает кожу и раздражает сходящие с ума от безрадостной картины глаза.

День за днем один и тот же убогий пейзаж, который ничто не в силах изменить. Кажется, жизнь остановилась здесь раз и навсегда, и несчастный, угодивший в эти места, вынужден будет умереть у подножия одного из тысяч холмов, так и не увидев больше солнечного света.

Впрочем, несколько раз Дальвигу казалось, что у самого горизонта он видит крошечные группы всадников. Дым отчаянно далеких костров, едва различимый в вечной пелене над тоскливой степью. Может быть, это были видения, рожденные больным воображением, уставшим от однообразия? Выяснять не хотелось. Кочевники не могли дать путникам ничего такого, в чем бы они нуждались. Еды, воды у них было довольно, а кроме того, Черная Книга не дала бы умереть от, голода и жажды в любом случае.

Через пять дней Дальвиг понял, что мрачные вершины, называемые здесь не иначе как Трубами Пекла, вдруг стали заметно увеличиваться в размерах. Будто бы неведомое колдовство, сломленное упорством ползущих вперед путников, рассеялось и позволило им покинуть опостылевшую степь. Сначала Три Вершины нельзя было закрыть ладонью, через день – даже двумя. Тонкий луч перстня, проявлявшийся только по желанию Дальвига, показывал точно на север, между центральной и восточной горами. К тому времени почва под копытами коней принялась периодически сотрясаться, и каждый толчок сопровождался выбросом из одного или сразу нескольких жерл особенно черного дыма. То, что придется проезжать между этими чудовищными и неспокойными столпами, причиняло Дальвигу немало беспокойства. Долгое время он размышлял, что лучше – потратить неизвестно сколько времени на объезд или двигаться прямо? В конце концов Эт Кобос решил, что если бояться дороги, то не стоит даже в нее собираться. Известие о возможности в ближайшее время очутиться вблизи рыкающих и дымящихся гор привело Хака в ужас. Однако деваться ему было некуда, ибо остаться одному в пустынной степи он боялся ничуть не меньше.

В путь Ргол дал обоим путешественникам совершенно одинаковых черных жеребцов, с красноватыми дикими глазами. Каждый обладал косматой, не знавшей расчески гривой и сильными ногами, но нрав, против ожидания, оказался не слишком строптивым. Сначала жеребцы упрямились, потом, после тумаков и вкусных соленых сухариков, смирились с новыми хозяевами. Хак влюбился в коней с первого взгляда. Своего он назвал Красавчиком, а второго – Дикарем, за его особенно растрепанные хвост и гриву. Седла, упряжь, дорожные сумки с запасом провизии и воды, одеяла, кремни – все недавно принадлежало какому-то кочевому князьку, потом перешло к Рголу, а от него – Дальвигу за умеренную плату. Из своей награды он так и не увидел десятка золотых, взятого Перстеньком за его «подарки». Кроме того, совершенно бесплатно Ргол пожаловал Дальвигу одежду: серую куртку из плотной ткани, обшитую спереди и сзади цельным куском желтой кожи, прекрасно выделанной, мягкой и бархатистой на ощупь. Пояс с серебряной пряжкой был точно таким же, составляя с курткой изящный комплект. Черными нитями на нем был вышит целый табун скачущих друг за другом коней, а слева висели петли для ножен, толстые серебряные цепи с витыми звеньями. Сапоги тоже были желтыми, но другого оттенка и более грубой выделки. Впрочем, внутри их покрывала алая ткань, и можно было подвернуть высокие голенища, чтобы поразить окружающих яркими красками. Черные штаны из кожи, черный плащ из незнакомой упругой ткани, шарф с золотым шитьем и шляпа с отгибающимися полями и козырьком довершали портрет неброско, но со вкусом одетого молодого человека, в которого превратился недавний замарашка… Даже Хак получил подарок – бордовую замшевую куртку и черный плащ с бронзовой заколкой у горла. Увалень оказался на седьмом небе от счастья, и первое время только тем и занимался, что надраивал безделушку. Хорошо, что на небе не было солнца – в противном случае брошь непременно ослепила бы своего счастливого хозяина. К тому времени как они подъехали к Дымящимся вершинам, подарки потеряли свой лоск, превратившись в пропитанные пылью и потом грязные тряпки. От золы и пепла потускнел даже волшебный перстень, не говоря о других обычных вещах. Однако бесконечное мучение в царстве пыли и облаков, похоже, подходило к концу. Вечером шестого дня усталые путники увидали впереди, далеко за клубящимися у жерла правой вершины облаками, красные лучи садящегося солнца. Изрытые постоянным северным ветром склоны Труб Пекла отвесно вздымались уже совсем рядом. Казалось, они тянутся к небу безо всяких подножий, внезапно вырываясь из холмов. На самом деле поверишь, что это трубы, тянущиеся откуда-то далеко из-под земли. Все три вершины по форме представляли собой вытянутые конусы со срезанными верхушками; отличить одну от другой Дальвиг не смог бы при всем желании.

Во время шестой стоянки горы возвышались справа и слева, льюмилах в десяти каждая. Их близкое дыхание, стоны, грохот и дрожание пугали даже коней, обычно спокойных и немного меланхоличных. Впрочем, усталость вскоре дала о себе знать. Жеребцы сунули морды в торбы с зерном, и люди, опасливо опустившись на одеяла, смогли заняться собственным ужином. После, непроглядно темной ночью, они почти не сомкнули глаз. В страхе Хак переполз вплотную к Дальвигу и только что не прижимался к нему боком. Скуля, он прятал голову под одеяло, но через некоторое время снова высовывал ее, опасаясь, как бы хозяин и лошади не исчезли вдруг, оставив его одного. Ближе к утру небо озарилось багровым свечением – из одной вершины в небо полилось тусклое сияние, сопровождаемое мелкой, долгой дрожью земли. Казалось, будто рядом в темноте с гулким грохотом катятся гигантские камни. Кони заметались, вставая на дыбы и грозя порвать путы на ногах, Хак верещал, а Дальвиг, сам с дрожащими от страха коленями, прыгал по стоянке туда-сюда, пытаясь успокоить скакунов. Землетрясение миновало, багровый свет потух. Воцарился относительный покой, давший отдых людям и животным до самого рассвета, который пришел, как Всегда, поздно. Дальвиг подозревал, что рано утром они смогли бы углядеть впереди лучи, а может, даже краешек встающего солнца, но усталость и пережитые страхи не дали проснуться вовремя. Пришлось откладывать свидание с рассветом еще как минимум на сутки.