Читать книгу "Список Магницкого, или Дети во сне не умирают - Александр Филатов"

30.03.12

Я на больничном по поводу ОРВИ, переходящем в обострение не первый год мучающего меня хронического бронхита. Обхожу специалистов 3-й поликлиники МВД: диспансеризируюсь в связи с предстоящим увольнением. Врач-дерматолог советует мне мазать герпес поочередно зеленкой и подсолнечным маслом. Каковы зарплаты – таковы советы!

31.03.12

В жопу пьяный ебу раком инспекторшу Лесю (познакомились на юбилее Цветиковой). Леся, наравне со мной принявшая на грудь – вторая грудь удалена по поводу рака – бутылку водки, кричит благим матом: «Трахни меня, как суку! Выеби! Я – блять, меня все ебут!» Сорокадвухлетняя мать-одиночка из Калмыкии наговаривает на себя другие кощунственные слова. Я верю и не верю ей, знаю: после пятнадцати лет жизни в уфсиновском общежитии она – святая… Мои силы иссякают, а удовлетворить Лесю непросто: по тому же поводу у нее удалена шейка матки, поэтому пенис ей нужен особо длинный, не мой и не шефа. «Хуй!!!» – стонет она, кончая.

Я смотрю на Лесину уфсиновскую синюю форму, небрежно брошенную на диван.

Полнолуние, и синяя форма отливает жупелом. Мне кажется: я е… Систему. Жалкая капля способного к оплодотворению семени изливается из моих чресел. Я падаю подле Леси.

Хочу обнять ее грудь, но вспоминаю, что Леся из-за инвалидности этого не позволяет – на ней неснимаемый черный лифчик. Заразит ли она и на этот раз мою крайнюю плоть рецидивом герпеса, от которого лечусь в 3-й поликлинике МВД?

04.04.12

Снова в Кошкином доме. Главврач в голубой куртке и штанах хирурга со значением жмет мне руку и «учит», что завтра говорить следователю по возбужденному уголовному делу в связи со смертью Ласкового.

Иду в отдел кадров. Приказ о моем увольнении Теликовым до сих пор не подписан. Возвращаюсь в психушку. Главврач уговаривает меня остаться хотя бы на полставки. «А со следователем помните: главное – дух корпоративности!»

05.04.12

В 16.00 снова во Втором отделе прокуратуры по особо важным делам. Тот же молодой следователь, еще более притомленный, чем ранее. Повторяю показания. «Отчего же, по-вашему, умер Ласковый? Вопрос провокационный, не находите?» – «От пневмонии и ее осложнений».

Высказываю частное мнение, что Ласкового убила Система: халатность на всех уровнях медицинских учреждений УФСИНа. «А в «резинке» он сидел?» Такой информации у меня нет. Интересуется «резинками». Сообщаю, что «резинки» не выдуманы «злыми» психиатрами Кошкиного дома, они были заложены в архитектурный проект здания. С «резинками» Кошкин дом построили. «А вы в них заходили?» Еще бы! Смрад «резинок» гуляет со мной по миру. Говорю, что помещение больных в «резинки» унижает их человеческое достоинство (помните Элтона Трибасова с его истерикой против помещения душевнобольных даже в «стаканы»?).

Мент остается ментом. Следователь ловит меня на том, что Ласковый не состоял на учете в ПНД. Я этого не знал. Имеет ли это значение?

Неправильно записывает номер моей улицы: вместо 3-я – 13-я, вроде как я готов подписать неправильную информацию о себе, дабы скрыться от «правосудия». Я его неохотно поправляю. Неправильно записывает мой телефонный номер – не поправляю: он все равно знает правильный.

Далее следователь ксерит страницы моего паспорта, чтобы я не сбежал. Для него имеет большое значение, что я увольняюсь из Системы. Полагает, что Система отторгает меня, как виновного. Ему важно, что я разведен – нет смягчающих обстоятельств.

Притворно жмет мне руку: я знаю, тучи надо мной сгустились, и все будет зависеть от заключения «независимой» комиссии врачей.

Выйдя на весенний воздух, испытываю жгучее желание отнести дневник прямо сейчас на «Эхо Москвы» (весь допрос флешка с дневником лежала в моем драном портфеле).

09.04.12

Прихожу в Бутырку, чтобы дооформить увольнение. Получаю соответствующую запись в отделе кадров, после двухчасового ожидания Кати, которая всегда «у начальника». Мне правят ошибку, я больше не психиатор , а психиатр. В Кошкином доме по документам (трудовым книжкам, пропускам и т. д.) психиаторы и тирапевты.

В ПБ застаю Алексина, «трущего» с опером, чья фамилия на «о», о помещении кого-то с общего корпуса в психбольницу не по медицинским, а оперативным соображениям. Скоро таких «больных» в ПБ станет процентов десять.

Шеф, главная медсестра Ашанова, зам – Гордеева и фельдшер Дымов выслушивают мой отчет о посещении следователя. Шеф всех в шутку называет «фигурантами по делу Ласкового». Успокаивает: «Я разговаривал со знакомым патологоанатомом – ничего нельзя доказать».

Ухожу. Новый седовласый доктор Бутсов колет концом неразмотанной проволоки чей-то полутруп в коридоре прямо под образцом жалобы в Европейский суд по правам человека на стене. Не дожидаясь выяснения, жив человек или мертв, предоставляю доктора его работе.

Гербовую печать в трудовую так и не получил: главбух Бутырки вместо положенных 18 часов слиняла с работы в 17.00.

10.04.12

Главбуха нет и в 16.00. В бухгалтерии вообще нет гербовой печати! Ставлю ее в спецчасти. Готов рыдать от неопределенности своего будущего. Руководительнице бутырской расчетной группы тупорылой Афине Палладьевне (Ивановне) с ненавистью признаюсь в любви к тюрьме.

АПОЛОГИЯ. ПОЧЕМУ Я УШЕЛ

Перевод из I-го во II-е хроническое отделение лишил меня возможности вселять в больных пусть ложную надежду на пересмотр дела, получение в институте Сербского диагноза, освобождающего от уголовной ответственности, амнистию. Мой метод «горьковского Луки» спасал больше жизней, облегчал страдания, излечивал сильнее лекарств. Во II-м отделении все больные с диагнозами – обещать нечего. Система семи суточных дежурств в месяц не позволяет хорошо знать больных и как-то значительно влиять на их самочувствие.

В I-м отделении по договоренности с «авторитетами» во всех камерах были установлены почасовые дежурства самих больных, предотвращавших суициды. Во II-м отделении подобная практика стала невозможной, опять же из-за отсутствия рычагов позитивных экспектаций.

Я хотел быть честен перед собой: надоело! Сколько можно терять квалификацию в этом псевдомедицинском отстойнике?!

Мне кажется, что пройдут годы, и вот я, если только не посадят за «убийство» Ласкового, стану депутатом парламента и буду работать в комитете Госдумы по законодательству. И как-то в перерыве заседаний спущусь в буфет. Возьму кофе, отверну глаза во двор расслабить утомленное зрение. Кто-то тронет меня за рукав. Сначала вижу толстую человеческую лапу с наколкой перстня первохода на среднем пальце, далее – беззлобно улыбающееся лицо со сверлящими ледяными глазами:

– Доктор, вы меня не помните? Параноик Васюков, изобретатель уникальной беспилотной подводной лодки…

Мой взгляд панорамирует на его депутатский значок.

15.04.12

Мечты и страхи потом, а пока в светлый праздник Пасхи (так совпало) расщепляю «мойку», выщербливаю бритвенное лезвие. В точности повторяю, как видел не раз – это делают больные перед тем, как «вскрыться». Сижу в квартире на диване. Начинаю резать себе руки. Ужасно больно. Не хочется глубоко, а надо. Не хочу выпачкать ковер и бегу в ванную. Вид окровавленных предплечий пугает меня до омерзения. Плачу и режу, режу. Пилю руку. Мне нужен психопатологический анамнез: парасуицид, и я создаю его. Пусть теперь кто-нибудь докажет, что эту книгу писал вполне душевно здоровый человек. У меня и родной отец страдал маниакально-депрессивным психозом, а приемную мать мы частенько доставали из петли.