Читать книгу "Леди-послушница - Симона Вилар"

— Господи Всеблагой и Правый, не оставь меня, — шептала она. — Пречистая Дева, попроси за меня Сына.

И с решимостью подумала: «Господь не оставит меня, если я сама не сдамся!»

Было видно, как епископ Генри, высоко неся пасхал, прошествовал в арку собора, в котором заранее был погашен свет. Теперь же света становилось все больше, многие зажигали огни, и все вокруг озарялось их золотистым праздничным сиянием. Вскоре свет заструился из высоких окон, один из дьяконов провозгласил известие о воскресении Иисуса Христа, и торжественно зазвучал орган.

Многие подтягивались в собор, Милдрэд тоже шагнула было в ту сторону, но вдруг отпрянула, увидев невдалеке Хорсу. Благодаря своему высокому росту и лысой голове, он выделялся в толпе и озирался по сторонам. Милдрэд наблюдала за ним, пока и он тоже не двинулся к паперти, после чего исчез под аркой входа.

Надвинув капюшон пониже, Милдрэд осталась стоять у ступеней собора среди нищих и убогих, которых после мессы обычно благословляет епископ. Справа от нее расположился, опираясь на костыли, какой-то вонючий старик с бельмами на глазах, слева — слабоумный трясущийся юноша с отвисшей губой. Со рта его то и дело капала слюна, которую заботливо вытирала опекавшая убогого крошечная старушка. Заметив, что Милдрэд смотрит на них, старушка пояснила:

— Внучок мой. Мы издалека пришли за благословением епископа. Авось внучку это и поможет.

«Сомневаюсь», — подумала Милдрэд. Пережитое потрясение заставило ее иными глазами взглянуть на людей того круга, который ранее считала своим. Да и епископ вел себя с ней скорее недружелюбно, вовсе не оправдывая тех похвал, которые расточали ему ее родители. Но все же обратиться к нему сейчас казалось ей единственным выходом.

После всего пережитого у Милдрэд едва хватало сил выстоять долгую пасхальную службу. Заболели ноги, хотелось есть, а тут еще вокруг толклись люди с корзинами снеди, и пахло то копчеными колбасками, то свежим хлебом. От голода у Милдрэд сводило живот: раньше она и представить себе не могла, что можно так проголодаться.

Наконец прихожане стали выходить из собора. Мимо важно прошествовали незнакомые ей вельможи в подбитых мехом мантиях, а вслед за ними наконец появился и Генри Винчестерский. Со всех сторон полетели просьбы о благословении, и он шел, крестя собравшихся холеной ладонью.

Старик на костылях с невиданной прытью рванулся вперед, чуть не сбив преподобного епископа с ног. Но Генри удержал попытавшихся оттолкнуть калеку стражников и милостиво его перекрестил. И тут же услышал рядом мелодичный женский голос, обратившийся к нему на англо-нормандском наречии — языке знати:

— Ваше преподобие, ради Святого Воскресения — помогите мне.

Генри повернулся, узнал эти ярко-голубые глаза на чумазом личике под грубым капюшоном.

— Ради самого неба, молю вас! Мне не к кому больше обратиться.

«Конечно же, не к кому!» — с облегчением подумал он.

— В госпиталь Животворящего креста — быстро! — прошептал Генри, при этом невозмутимо осеняя девушку крестным знамением.

И важно прошествовал мимо, краем глаза отметив, что саксонка отступила и затерялась в толпе.

В госпитале Милдрэд приняли, как будто заранее ожидали. Монах-смотритель провел ее среди множества отгороженных занавесками постелей и откинул полог одной из них. Потом ей принесли праздничный кекс с цукатами, бокал подогретого вина и склянку воды, чтобы его разбавить. Но Милдрэд просто залпом осушила бокал, а воду использовала для того, чтобы хоть немного обмыться. Похоже, ее не собирались тут особо потчевать, но она испытывала такое облегчение, что тут же рухнула на жесткое, однако чистое ложе и погрузилась в сон.

На другой день ей пришлось ждать довольно долго.

В госпитале и впрямь было много хворых, но имелись и просто постояльцы, пущенные за плату, и паломники, каких особенно полагалось привечать в этом заведении. Не зная, чем заняться, Милдрэд предложила свои услуги, но на нее зашикали и велели лежать тихо. Лежать? Она же не хворая. Но выбора не было, и она лежала, раздумывая о предстоящем разговоре с епископом.

Однако когда он наконец прибыл, то сразу взял инициативу в свои руки, не дав девушке и опомниться.

— Вы совершили немало глупостей, милая моя. И то, что вы покушались на жизнь его высочества, — наитягчайшая из них.

Пораженная такой несправедливостью, Милдрэд не нашлась что ответить.

Они находились в отдельном кабинете Генри при госпитале. Здесь было почти аскетически пусто: только большой стол, поставец с несколькими серебряными кубками, темное распятие на беленой стене и пара увесистых табуретов. Епископ восседал на одном из них с видом праведного судьи, а вот девушке даже не предложил сесть. Она так и стояла перед ним в своем дерюжном линялом плаще, на фоне которого странно смотрелась ее поблескивающая мелким жемчугом сетка для волос и мягкие кожаные полусапожки с аппликацией желтой замши.

Милдрэд перевела дыхание.

— Надеюсь, вы понимаете, что у меня и в мыслях не было убивать вашего дражайшего племянника?

— Не знаю, не знаю. Гибель наследника престола многим бы сейчас была выгодна.

У него было суровое лицо, и Милдрэд заподозрила, что он говорит серьезно. Но едва она попыталась сказать что-то в свое оправдание, как он поднял руку, заставив ее умолкнуть.

— Вы соблазняли и очаровывали Юстаса все время, пока находились подле него. Я вызнавал о ваших отношениях у людей принца. Вы приглашали его на танец, не расставались с ним, когда находились на острове Уайт, бежали с ним, покинув свою свиту, среди которой находились и взявшиеся охранять вас тамплиеры. Здесь, в Винчестере, вы также всячески оказывали принцу знаки внимания, гуляли с ним, что видели почти все жители Винчестера и что может засвидетельствовать граф Арундел. Вы добились полного доверия моего племянника, хотя ранее принц никогда не выказывал такого расположения дамам. Наконец, вы уединились с Юстасом во время конной прогулки — в Страстную пятницу, отмечу, когда всем надлежит пребывать в покое и молитве. Кто мог вас заподозрить? Но все же вы попытались размозжить Юстасу голову, когда рядом не оказалось никого из его людей. Все это вынуждает видеть меня в вас ловко подосланную врагами трона убийцу, что бросает на вас и вашу семью тень измены и предательства. Говорите, кому вы служите? Анжуйцам? Ордену Храма? Саксонским мятежникам?

При этих словах девушка смертельно побледнела, стала бурно дышать, и уже ничего не напоминало в ней доверчивого котенка — так она была напугана, поражена, растеряна. Ее голубые глаза заблестели от слез, губы задрожали, и она заплакала тихо и горько, как ребенок, который не решается дать волю своему страху.

— Наверное, все так и выглядит, как вы сказали, — выдавила она сквозь слезы. — Но, клянусь Пречистой Девой и самим Господом, что я скорее возьму в руки каленое железо[52], чем соглашусь с вашими доводами. Я не знала, каков ваш племянник! — почти выкрикнула она. — Я жалела его и хотела доставить ему радость. Ибо… Он казался мне одиноким и несчастным. Я верила ему!