Читать книгу "Игра в «Городки» - Юрий Николаевич Стоянов"

попал? Напомни. Ты что заканчивал?

— МГУ. Журфак. Потом работал спортивным журналистом на ленинградском телевидении, потом настоятельно пригласили, если так можно выразиться, на Высшие курсы КГБ. Попал, как теперь понимаю, во многом случайно — всегда был и оставался журналистом…

Но! Время было такое — удивительное — перестройка, гласность… Да, собственно, насколько быстро я туда попал, настолько же быстро и был уволен…

— А что за смешная история была про прапорщика-каратиста на этих курсах? Помнишь, ты рассказывал?

— Естественно… Я же все время карате увлекался. Начал еще в МГУ, а когда был зачислен на высшие курсы, там отобрали всех, кто занимался самбо, дзюдо, карате, рукопашным боем… в общем, сформировали такую отдельную команду из нас. И отдали под начало прапорщика — ну, назовем его Федосеенко…

— Не, лучше Пилипчук!

— Твой любимый персонаж! Хорошо, пусть будет — Пилипчук… Был он такой классический прапорщик, который прошел Афган, всю жизнь в спецназе проработал, и все говорили: «Чувак! Это не тренер — это такой садист, он будет над вами измываться, чморить и все такое!» Позже оказалось — милейший человек, добрейшей парень и вообще душа любой компании. Но, естественно, он очень любил показывать всякие приемы, особенно гордился своей невероятной растяжкой — а он действительно растянут был очень здорово, садился на все шпагаты мыслимые и немыслимые. Сам он был небольшого росточка, метр с кепкой, но ногами доставал до чего угодно, то есть реально красиво работал. И вот он, значит, построил всех нас. Все стоят такие, слегка офигевшие, потому что первая тренировка. Ну, прапор ходит вдоль строя, мы стараемся ему в глаза не смотреть. Он спрашивает:

— Кто со мной будет работать в паре?

Все думают: «На фиг, на фиг!» — и глаза в потолок.

И вдруг в спортзал заглядывает его жена — а жена служила в этой же воинской части, где-то там в бухгалтерии. Она вошла, в руках авоськи с продуктами, говорит:

— Володь, ты домой-то собираешься?

А он ей:

— О, Маш, заходи, иди сюда. А то тут одни сцыкуны собрались!

Ставит ее по центру зала и говорит нам:

— Смотрите, как надо бить маваши!

А это такой угловой удар с замахом ноги сбоку. И — он в сапогах, он их никогда не снимал на тренировке, говорил, что надо привыкать работать в реальной обстановке: «Вы же не будете босыми на улице драться», — и он решил красиво удар зафиксировать, как, знаешь, спортсмены делают: поднять ногу и остановить в миллиметре от соперника. Он, значит, крикнул «Й-я!», вошел носком сапога ей в висок и четко зафиксировал! И она, как стояла посредине зала, так с авоськами в руках, лицом вперед и ушла плашмя… Ну, мы в строю сразу обделались по полной программе, потому что если чувак не пожалел собственную жену — вусмерть просто… Сумеречное было такое настроение. На тренировки ходили потом с посеревшими лицами. Правда, Пилипчук пострадал больше всех, потому что жена подала на развод, не могла стерпеть такого позора — лицом вниз опустил при всех! Они полгода где-то потом мирились…

— Кино… А центры по связям с общественностью в КГБ — это же ты придумал?

— Ну, собственно, наверное, потому меня и призвали. И КГБ, и МВД в то время позарез нужны были профессиональные журналисты, которые помогли бы наладить то, что теперь называется «связями с общественностью»…

Мне было двадцать шесть лет, а я уже был членом Союза журналистов. И, конечно же, когда после Высших курсов я вернулся в Ленинградское управление, там недолго ломали голову — чего ж со мной делать-то? Перестройка же шла полным ходом… В общем, опуская подробности, в Ленинграде появилась первая в истории этой организации пресс-служба.

Этим я, безусловно, горжусь… Потом приехала целая комиссия из Москвы разбираться: «Что за фигню вы тут затеяли?», а потом на нашем примере создавался Центр общественных связей, ЦОС сокращенно. А уже после это дело распространили на все силовые структуры: МВД, прокуратуру, таможню… Так что журналистикой я заниматься не прекращал.

— Ну, да. Но в отличие от товарища Михайлова, который руководил главным московским ЦОСом, генералом ты не стал.

— Не стал. У меня вообще быстрая такая служба получилась. Я представлял из себя уникальный эпизод в истории организации. Уникальный и уже никем не повторимый.

— Почему?

— Да потому что я был единственным, кажется, за всю историю существования этой организации офицером-беспартийным. Осенью девяностого года вызвал меня начальник нашего Управления и говорит: «Слушай, а как это так — тебе уже тридцать лет, ты из комсомольского возраста вышел, а в партию не вступил и — как мне докладывают — и не собираешься?» Ну, я и ответил: «А я и не буду вступать, потому что считаю, что органы должны быть вне политики и они должны служить государству, а не обслуживать интересы партии». Красиво так сказал, не сильно понимая, какую это вызовет реакцию…

— Лет на двадцать раньше, чем можно, ты это сказал.

— Ну, я физически не мог переступить через себя и стать членом КПСС. Физически. Это меня… Ну вот не мог, понимаешь. В общем, реакция была жесткой и молниеносной. «Я обещаю тебя не „мочить“ и никак не преследовать, а ты никогда и нигде не будешь ничего публиковать о своей работе здесь!» — сказал мне начальник Управления (некоторые вводные слова я опускаю). И мы расстались таким вот образом — я в течение сорока восьми часов, так сказать, со своим узелком строевым шагом и вышел. Но, в общем, мы оба свое обещание сдержали…

— Я так понимаю, что хронологически мы приближаемся к «Городку»?

— Не совсем. Сначала, как ты помнишь, мы с Кириллом Набутовым придумали «Адамово яблоко» — первый в СССР телевизионный глянцевый журнал для мужчин. Это самое начало девяносто первого. И тебя вместе с Ильей позвали работать туда. «Анекдоты от Адама» — классная была рубрика… Потом мы отпочковались от «Адамова яблока». и сначала с моим компаньоном Славой Макаровым создали «Студию Новоком». Расшифровывается как — «новые коммуникации». Специализировались на военных репортажах, неплохо зарабатывали, по тем-то временам…

Западные телеканалы не хотели рисковать своими репортерами и нанимали нас для съемок в горячих точках. Прошел все войны девяностых, наверное: Абхазия, Южная Осетия, Нагорный Карабах, Таджикистан, Чечня, Югославия. О господи! Однажды подсчитал: из двенадцати календарных — лет пять провел на войне точно…

— Слушай, я помню, как по программе «Вести» шел репортаж из центра Грозного, где произошел теракт. И диктор говорит, что рядом с эпицентром оказалась немецкая съемочная группа, а показали две