Читать книгу "Романовы на фронтах Первой мировой - Илья Александрович Ковалев"

Российский из Красностока доносит, что к нему прискакали от генерала Булгакова казаки с известием, что корпус 20-й у деревень Богатыри и Волкуши просит помощи. Генерал Булгаков не ручается, что люди положат оружие. Это известие еще более всех подбодрило. Значит, корпус близко от наших передовых линий, до него всего 6 верст. Он слышит наш огонь, слышит приближение выручки. Надо напрячь последние усилия и выручить его. Сиверс продиктовал немедленно приказания вести наступление энергично и без остановки. Указал, что 20-й корпус близок, близок и час его выручки. Зазвонил телефон, стали писать приказания. У всех на глазах слезы. Спасут или нет.

Уже и два вышедших полка ведут с собой свыше 1000 пленных и неприятельское знамя. Это они окруженные, которых считали погибшими, они ведут сами пленных. Прямо не верится всему, что слышишь. Мы переживаем историческую минуту: дай Бог спасти их. Близко, близко. Волнение в штабе большое. Все ждут с минуты на минуту известий. Вычисляют на карте оставшееся расстояние.

8 февраля. 8 ч. вечера.

В штабе полное уныние. Казаки донесли, что 20-й корпус расстреляв все патроны, закопал орудия и знамена и сдался в плен. Ввиду этого Сиверс приказал приостановить наступление и отвести войска назад за форты. Мы были все ужасно удручены. Но Сиверс был прав, что тратить последние усилия было бы бесполезно, раз корпус уже не существует, тем более что они могут потом отрезать все пути сообщения, и его главная задача их охранять не будет исполнена.

Сели мы ужинать грустные. После ужина Сиверс продолжал отдавать приказания об отступлении.

Около 10 ч. вечера в штаб прибыл поручик 113-го Старорусского полка, останки которого пробились к нам. По его словам, 20 корпус весь стоит в Бартнянах. Все время вел бой, взял в плен 1500 немцев, 11 орудий и все еще отбивается. Его полк и 114-й Новоторжский выступили вчера в 11 ч. вечера и по болотам шли западнее Пинска и вышли к нам сегодня утром, не потеряв ни одного человека, никого не встретив, и лишь полевой караул их обстрелял, но и скрылся сейчас же. По дороге захватили орудие, перекололи всю прислугу. Сиверс снова воспрянул духом и стал диктовать приказание о наступлении и пошел переговорить об этом с генералом Флугом. Возвращается и говорит нам всем, что пленные, взятые Флугом, говорят, что 20-й корпус сегодня сдался, а потому и нечего думать о наступлении. Тогда поручик заявил, что они тоже взяли пленных, которые им говорили, что Гродно занят. Этим все воспользовались и стали снова напирать на Сиверса, что нельзя бросать 20-й корпус, он еще жив и ждет помощи. Даже поручик подтвердил, что они все время ждали помощи из крепости, слышали выстрелы. Сиверс опять ушел.

Мы стали обсуждать положение. Ежели два полка, 113-й и 114-й, пробрались, то по всей вероятности, и остальные попытаются прорваться. Тем более что сегодняшнее наступление должно было отвлечь их внимание и тем ослабить их наблюдение за 20-м корпусом. Конечно, 20-й корпус услышит канонаду и попытается выйти к Гродно. Надо сделать последнюю попытку. Это будет непростительно и грешно бросать начатое дело. Штаб кипел. Бедного поручика забрасывали вопросами о настроении, хотели ли сдаваться и т. д. Ничего подобного. У всех была надежда пробиться. Боялись за знамена и хотели их закопать, но это не сделали, и эти два полка прибыли со знаменами и всеми пулеметами. В 113-м полку свыше 1000, а в 114-ом около 500 человек. В 121/2 ч. я уехал из штаба. Устал спорить. Дай Бог, чтобы все же завтра пошли бы на выручку 20-му корпусу.

9 февраля

В 11 ч. я в штабе. Были оба командира полков 113-го и 114-го, прорвавшиеся из 20-го корпуса. Они подтвердили, что мальчик, прибывший 7 февраля вечером, был действительно послан из штаба 20-го корпуса предупредить, что корпус жив и просит помощи. Оба полка 113-й и 114-й были авангардом 20-го корпуса, который следовал за ними, но вероятно в лесу потерял связь. Артиллерия уже вышла к Липску и, вероятно, там и весь корпус. Это известие окончательно убило Сиверса. Так близко – и вся атака приостановлена. Около 12 ч. с форта № 3 донесли, что со стороны Липска доносятся орудийные выстрелы. Значит, жив 20-й корпус, дерется. Надо идти ему на помощь, на выручку. Сиверс решил завтра же перейти в наступление.

Когда я с ним прощался, он мне сказал: «Каюсь, я поддался впечатлению о движении корпуса на Гожу, и эта угроза правому флангу генерала Флуга, которая могла отбросить все корпуса на Бобр, повлияла на меня. Не следовало бросать наступления. Я виноват».

Да, Сиверс очень виноват. Все ему это говорили. С пеной у рта ему доказывали, что надо продолжать наступление, что сведения о неприятеле преувеличены, что неприятель истомлен, понес массу потерь, надо его докончить, но Сиверс боялся. Он боялся потерять последние корпуса и тем обнажить правый фланг всего фронта. Он ни на что не мог решиться. Но сегодня были получены две телеграммы из штаба фронта. Первая от Бонч-Бруевича. Он резко критикует полковника Шокорова за вчерашнюю сводку, в которой вся операция описана без указания времени, без указаний общей цели и причин общего отступления. Не Шокоров был виною. Писал молодой подполковник, который при мне же вчера составлял сводку. Он мне еще сегодня говорил, что писал нарочно так, и Сиверс даже сказал ему: «Да вы меня губите этим!» и велел исправить все это. Подполковник заметил ему, что иначе было трудно писать. Все описано так, как было. Вторая телеграмма была от генерала Рузского в очень строгих и сильных выражениях. Он ему указывает, что отступление, как сказано в сводке, было вызвано непроверенными сведениями о противнике, а на участке генерала Баева отходом одного лишь полка. Что это недопустимо, тем более что 20-й корпус еще жив, и предписывает перейти в энергичное наступление, во что бы то ни стало.

Это был удар молота. Сиверс так и сел.

Весь штаб обрадовался. У всех теплилась надежда, что корпус жив, и вчерашнее приостановление атаки так всех удручало, что мы прямо замерли. Мы верили. Один Сиверс хватался за каждое известие о гибели 20-го корпуса как оправдание приостановки атаки. Но никто его не поддерживал. Все были против него. Теперь, получив предписание главнокомандующего произвести энергичное наступление, все воспрянули. Но, конечно, время потеряно. Сегодня я уезжаю в Седлец. Завтра наступление. Чем все это кончится?»[128]

10 февраля великий князь вернулся в Седлец. В Ставке Верховного Главнокомандующего собирались назначить разбирательство деятельности генерала Сиверса. Генерал Рузский и Андрей Владимирович, признавая