Читать книгу "Чат с мертвецами - Анна Велес"

– Нет, – его собеседница помотала головой. – И это еще одна причина, чтобы запомнить ребенка. Сначала его вообще поместили к нам в профилактических целях: все-таки он общался только с сестрой и был к ней, как казалось, очень привязан. Мы боялись второго суицида. Но потом быстро выяснилось, что за жизнь этого Володи бояться не стоит. Никакого маниакально-депрессивного психоза у него не наблюдалось.

– Ага. – Детектив понял, что сейчас начнется самое интересное. – Похоже, диагноз был более интересным. Но сначала скажите, он проявлял хоть какую-то агрессию? И можно ли от него вообще этого ожидать?

Врач ненадолго задумалась.

– В привычном смысле этого понятия, нет, – сказала она. – Если проще: он не бросится на кого-нибудь с ножом, не устроит перестрелку на улице и точно никогда не навредит себе. Диагноз… Можно сказать, его нет, как и серьезных отклонений от нормы. Но…

– Но вы держали его тут почти целый год. – Шерлок не понимал, что скрывает эта женщина. – Извините, что предполагаю такое, но клинике оплачивали его долгое пребывание? Дело в этом?

– Не угадали, – она улыбнулась. – Здесь нет никаких интриг и скрытых мотивов. Дело в самом ребенке. Когда его привезли сюда, месяца два он был как дикий зверек. Володя молчал, отказывался общаться с кем-либо. О терапии и речи быть не могло. Мы только давали ему снотворное на всякий случай и внимательно за ним следили. Скоро стало понятно, что его душевная травма не дает каких-либо болезненных проявлений. У него не наблюдалось патологий.

– Вроде бы? – Детектив уже нервничал. – Что же все-таки с ним было не так?

– Мальчик не нуждался в социуме, – наконец призналась врач. – Вообще. Ему было уютно одному.

– Но это неплохо, – хотя это Шерлока удивило. – Есть же люди, которые переживают горе в одиночестве.

– Вы судите его обычными мерками, не медицинскими, – возразила женщина. – Можно изолировать себя из-за глубокого переживания, и это нормально. Но тут… Он изначально не нуждался в людях. Он социопат.

– Подождите! – детективу уже приходилось слышать это понятие. – Обычно так говорят про маньяков-убийц. Они ненавидят людей и рано или поздно приходят к мысли об уничтожении – пусть не всего человечества, но какой-то выбранной группы.

– Я знаю эти теории, – надменно напомнила врач. – И знаю, что в США так называют серийных маньяков. Но это не всегда так. Социопатия необязательно должна проявляться в таких резких и агрессивных формах. Я уже говорила: наш пациент не схватится за нож или тем более за пулемет. Проявлений социопатии много, и не всегда такая особенность личности является нарушением нормы. Когда ребенок находился здесь, даже не могу сказать, что он испытывал ненависть к людям. Тогда они были ему просто неинтересны. Однако… мы не могли забывать о травме, о гибели его семьи. Было принято решение социализировать подростка. Проводились личные консультации, даже привлекали гипнотерапию.

– В чем был смысл всего этого? – пытался понять Шерлок.

– Да все в том же, – пожала плечами женщина. – Вернуть его в общество. Ему предстояло прожить несколько лет в детском доме – обстановка нездоровая однозначно, и возможна агрессия, прежде всего в его сторону. Надо было избежать… развития социопатии до криминальных пределов.

– А… вообще, это лечится? – Детектив терялся в медицинской логике.

– В нашем деле вообще мало что лечится, – буднично сообщила ему специалист. – Социопатия мало изучена. Пациенты, как и этот в частности, закрыты, маловнушаемы. Мы старались лишь обезопасить общество от этого ребенка, от того, каким он мог стать, а заодно пытались научить его жить по правилам социума.

– И как успехи? – скрыть скепсис Шерлоку не удалось.

– За год нам удалось многое, – похвалила себя и коллег врач. – Мальчик научился общаться на уровне, необходимом для дальнейшего нахождения в обществе. Он мог вести беседы, нормально реагировал на различные смоделированные ситуации, в том числе потенциально конфликтные, выстраивал простые отношения. Конечно, научить его глубоким эмоциям, любви, дружбе никто не смог бы.

– То есть, – перевел для себя Шерлок, – парень знал, когда надо правильно улыбнуться, понимал, кому и как ответить, чтобы казаться нормальным? Извините. Мне кажется это… лицемерие.

– Да, – легко согласилась женщина. – Именно так. Цинично, я знаю. Но это максимум. На выходе из стационара мальчик не стал харизматичным подлецом. Он научился мимикрировать в окружающей среде, не выделяться и не конфликтовать. Еще раз повторю: невозможно научить кого-то любить, если это не дано.

– И все? – Шерлоку что-то не давало покоя. В ее рассказе не хватало какой-то важной детали. – То, что мы имеем сейчас… Мало уметь улыбаться и говорить правильные вещи.

– Верно, – снова этот немного печальный тон. – Это только часть. Каким бы он ни был, ребенок рано пережил слишком большую трагедию – не просто смерть родных, а полное разрушение привычного ему мира. А как, вы думаете, дети реагируют на трагедии?

– Плачут, – предположил детектив очевидное.

– Это внешняя реакция, – возразила женщина. – Что происходит в душе ребенка? Прежде всего, не имея необходимого опыта, он не может поверить в безвозвратность таких процессов. Даже если просто сломалась игрушка, ее можно починить, но вернуть прежнее состояние нельзя. Вот это ребенок понять не может, отсюда приходят страдание и гнев. Внешне это выражается криком, скандалами, капризами и слезами. Игрушка и привычный мир, окружающий его. Сравните!

– Как я понимаю, во втором случае эмоции страдания и гнева будут в разы сильнее, – решил Шерлок и тут же забеспокоился, ему так и хотелось сказать: «Боже, с кем мы связались?!»

– А еще прибавьте, что у нас весьма специфический и все же не совсем психически здоровый ребенок, – напомнила врач. – Этот гнев и даже ненависть мы должны были погасить. Точнее, наша задача состояла в том, чтобы каким-то образом расширить кругозор и жизненный опыт мальчика, дав ему инструмент погасить в себе эту страсть самостоятельно. Была обычная терапия, как для людей с суицидальными наклонностями или депрессиями.

– Помогло? – и снова это прозвучало крайне скептически.

Врач как-то странно улыбнулась.

– Мы быстро поняли, что сами себя загнали в тупик, – призналась женщина. – Мы учили его реагировать на внешние раздражители, адаптироваться в социуме. И он эти навыки выдал здесь.

– Он просто скрыл свою ненависть и ответил вам так, как научили, – догадался детектив.

– Естественно, – она опять грустно улыбнулась. – Конечно, мы старались это исправить, но… Почему я так хорошо помню этот случай? Я до сих пор не уверена, что его вообще стоило выпускать отсюда.

– К сожалению, ваши сомнения оказались оправданы, – признал детектив. – А когда он был направлен в детский дом, не знаете, как сложилось там?

– Мы запрашивали отчеты о его состоянии, в первые два года его консультировал наш специалист, навещал мальчика, – рассказала врач. – Он усвоил уроки: вписался в компанию, не был замечен в конфликтах, но оставался несколько закрытым и замкнутым. Вообще ничем не выделялся. Много читал, проблем с полицией не имел. Все нейтрально ровно, хотя нашего главного врача, моего друга и учителя, это сильно настораживало.