Читать книгу "Лесной бродяга - Габриэль Ферри"

С этими словами Хосе отвязал лассо от своего седла и направился в ту сторону, где паслись мустанги. Канадец остался один. Поглядев еще некоторое время на спящего Тибурсио, охотник подбросил в костер охапку хвороста, а затем, улегшись рядом со своим гостем, погрузился в глубокий сон.

Наступила тишина, нарушаемая лишь дуновением легкого ночного ветерка, чуть колебавшего верхушки деревьев, под которыми спали два человека, не подозревавшие, что двадцать лет тому назад они вот так же спали один возле другого, убаюкиваемые тогда плеском океана, как теперь — шелестом леса.

XVIII. ТИБУРСИО И РОЗБУА

Когда Провидению бывает угодно вмешаться в людские дела и наказать преступление, совершившееся хотя бы много лет тому назад, то каким-то чудесным образом судьба сводит вместе обвинителей, обвиняемых и свидетелей, которые собираются иногда с разных концов земного шара. Для небесного правосудия не существует давности преступления, и двадцать два года, истекшие со дня убийства графини де Медианы, не смягчили его. Какие-то невидимые нити, давно порванные, сплелись в целую сеть под влиянием обстоятельств, и то, что казалось погребенным навеки, всплывало с ужасающей ясностью.

Два человека, которых двадцать лет назад судьба так безжалостно оторвала друг от друга, спали снова вместе под шатром небесного свода. Один из них был Фабиан де Медиана, а другой — матрос из Канады. Достаточно было бы одного слова, чтобы охотник узнал Тибурсио — то бесконечно дорогое ему дитя, которое он спас от смерти и оберегал в продолжение двух лет от многих опасностей, рискуя часто своей собственной жизнью. Смутное воспоминание об этом человеке, заменявшем ему когда-то самую нежную мать, сохранилось и в душе Тибурсио, да кроме того, вдова Арельяно, умирая, напомнила ему этот эпизод из его детства, но, к несчастью, имя его покровителя ускользнуло из памяти молодого человека.

Не забудем, что все здесь описанное происходило как раз в то время, когда дон Эстебан разбудил гасиендеро и сенатора, чтобы объявить им о своем внезапном отъезде. Ночь близилась к концу; многие светила, стоявшие раньше высоко на небе, уже склонились к горизонту, а Хосе все не возвращался. Помня его совет, канадец действительно спал вполглаза, поминутно просыпался и с тревогой оглядывался, но вокруг все безмолвствовало. Тибурсио продолжал спать мертвым сном. Таким сильным натурам, как Розбуа, не свойственно предаваться долго беспокойству и мрачным предчувствиям, а потому и наш охотник не особенно тревожился. Так прошло часа два, как вдруг ржание лошади и треск кустарников разбудили канадца, вслед за этим из чащи показался Хосе, таща на аркане лошадь, которая при виде огня и двух лежавших около него тел громко заржала от испуга.

— Я добыл-таки себе, что хотел! — проговорил бывший микелет тихо, чтобы не разбудить Тибурсио. — Думаю, что это — совершеннейшее из всех четвероногих, которые когда-либо паслись в этой чаще. Однако с ним будет трудненько справиться, хотя все-таки легче, чем поймать.

При этих словах Хосе отер со лба пот каким-то заменявшим платок лоскутком, и силою подтащил к костру великолепного мустанга, которому страх придавал еще более красоты, как это бывает со всеми животными. Только человек в качестве царя природы кажется приниженным под влиянием страха.

Слегка согнув свои тонкие стройные ноги, которые дрожали, как натянутые струны, с вытянутой шеей, с горящими диким огнем глазами и раздувающимися ноздрями, эта лошадь представляла самый совершенный образец мексиканской породы, которая соперничает с арабской. Такому коню позавидовал бы любой султан.

— Мне повезло, не правда ли? — проговорил Хосе с довольным видом, привязывая коня к стволу гигантского дерева.

— Хорошо, если и дальше повезет, и твоя шея останется цела, — возразил Розбуа, несмотря на свое презрение к лошадям, невольно залюбовавшийся животным. — Не сносить тебе головы, как пить дать! А пока сосни-ка немножко; я уже выспался и посторожу.

— Поспать я всегда не прочь, — согласился Хосе, — немало я повозился с этой чертовой лошадью!

С этими словами бывший микелет растянулся на земле и тотчас заснул богатырским сном. Несмотря на то что все кругом было спокойно, канадец остался сторожить; постоянные опасности выработали у охотников привычку прибегать к известным предосторожностям, а потому Розбуа поднялся со своей импровизированной постели, расправил могучие члены и прошелся несколько раз взад и вперед, стряхивая остатки сна. Затем он снова уселся около костра, облокотившись спиной о ствол пробкового дуба. Пламя ярко освещало лицо охотника, на которое утомление наложило преждевременные морщины; на физиономии легко было прочесть в эту минуту, когда полная тишина невольно располагала к самосозерцанию, все прошлое его, чуждое какого-либо проступка и чистое, как у ребенка. Охотник сидел неподвижно и представлял собой прекрасную статую, служившую олицетворением уверенности и мощи.

Но если от самого человека зависит устроить свою жизнь так, чтобы в ней не было ни одного темного пятна, то не в воле человека вычеркнуть из памяти некоторые грустные воспоминания, тяготеющие над нами даже по прошествии многих лет. При виде спящего Тибурсио лицо канадца заволакивало время от времени облако грусти.

Осторожно встав с места, канадец подошел к спящему и нагнулся над ним, чтобы лучше разглядеть его лицо. Долго всматривался охотник в спокойные черты Тибурсио и затем медленно вернулся на свое прежнее место.

«Он должен быть теперь именно в таком возрасте, если жив, — размышлял канадец, — но как распознать в молодом, в полном расцвете сил человеке черты ребенка, которому было всего четыре года, когда его у меня похитили?» И при этом улыбка, выражающая насмешку над своими собственными безумными предположениями, мелькнула на губах его.

«Однако, — продолжал размышлять канадец, — я слишком долго прожил на свете, слишком много видел всяких случайностей, чтобы усомниться во всемогуществе Провидения. Разве не могло случиться чудо и на этот раз? Разве не Провидение натолкнуло меня тогда среди океана на умирающего ребенка? Почему бы теперь ему не возвратить мне его во цвете лет, снова нуждающимся в моей помощи и защите? Кто знает? Пути Господни неисповедимы!»

Эти размышления оживили надежды канадца, и он опять приблизился к Тибурсио, стараясь разглядеть в его лице черты утраченного ребенка с розовыми, пухлыми щеками и белокурыми кудрями; но при свете костра перед его глазами предстало бледное лицо с шапкой черных волос, не имевшее ничего общего с тем детским образом, который сохранился в душе охотника.

«Сколько раз, — думал канадец, — я смотрел так на своего маленького спящего ребенка! Но кто бы ты ни был, прекрасный незнакомец, спи спокойно под моей охраной. Ты не напрасно прибился к нашему костру, так как отныне я буду твоим верным другом. Может быть, Господь воздаст Фабиану за все, что я сделаю для тебя!»

Охотник снова уселся на свое место, в нескольких шагах от Тибурсио, и погрузился в воспоминания; близость молодого человека, возраст которого совпадал с годами похищенного у него ребенка, воскресила в его памяти все случившееся с ним в Бискайском заливе.