Читать книгу "С любовью насмерть, Дун… - Рут Ренделл"

— Но Минна не захотела слушать Дун. Ей было просто скучно, — женщине, которая так красиво закончила за него стихотворение, Уэксфорд сказал горькую истину, и он должен был ей это сказать. — Как вы не понимаете, она была уже не та Минна, девочка из вашего детства. Это был взрослый человек, жена и домохозяйка, и к тому же бывшая учительница, и ей хотелось говорить с кем-то равным ей по уровню о стряпне, выкройках, о вязании. Вы, наверно, помните, — продолжал он в тоне задушевной беседы, — как душно было во вторник днем. И, конечно, в машине было жарко. Дун и Минна хорошо пообедали в ресторане. Во всяком случае, Минна поела гораздо плотнее, чем обычно она ела дома, потому что в ресторане все было гораздо вкуснее… Разговоры ее утомили, и она заснула, — голос Уэксфорда звучал громко, но не резко. — Я вовсе не хочу сказать, что она заслужила смерть, но причина была в ней!

Фабия Кводрант высвободила руку и, оставив мужа, направилась к Уэксфорду. Она с большим достоинством приближалась к нему, к единственному человеку, который ее понял. Муж был просто мужем, друзья давно с отвращением отвернулись от нее, любимая не понимала и скучала с ней. А простой полицейский все принял и понял, не увидев ничего в том отвратительного или достойного насмешки.

— Она заслужила смерть! Заслужила! — миссис Кводрант подошла к Уэксфорду и положила руки ему на грудь. — Я так ее любила. Ничего, что я вам это рассказываю? Вы добрый и понимаете. Знаете, мне разрешали писать только письма. Литературой заниматься было нельзя, — ее лицо было печально, она говорила тихо, голос дрожал. — Я хотела писать книги, а мне запрещали, — она медленно поводила из стороны в сторону головой, как делает ребенок, когда он жалуется на то, что его слишком строго наказали, — и стихов нельзя было писать. Дуглас только разрешил мне писать письма, правда же, Дуглас? Он так за меня боялся… — она была словно в бреду, лицо ее пылало. — А бояться было нечего! — это она выкрикнула, почти взвизгнула, так выкрикивают самые жгучие слова накопившейся боли, и стала говорить тише, тише: — Если бы только они позволили мне ее любить… любить ее, любить ее… — она сняла руки с груди Уэксфорда и схватилась за голову, ее пальцы зарылись в густых темных волосах, — любить ее, любить ее…

— Проклятие! — стонал Кводрант. Его оставили силы, и он почти лежал на сундуке. — О, проклятие!

— Любить ее, любить ее… зеленый покой за окном…

Она припала к груди Уэксфорда, уронив голову ему на плечо, и всхлипнула. Пренебрегая правилами приличия, он крепко обнял ее одной рукой, а другой закрыл окно.

Все еще не отпуская ее, он сказал Вердену:

— Ты можешь проводить миссис Миссал домой. Проследи, чтобы с ней было все в порядке.

Хэлен Миссал поникла, как увядший цветок. С опущенными глазами она подошли к Вердену, он пропустил ее у двери вперед, и они вместе прошествовали вниз, по крутой темной лестнице, где, казалось, скопился весь полуденный зной, и вышли на крыльцо, горячее от солнца.

Он знал, что не сейчас, но в свое время Уэксфорду придется произнести слова:

— Фабия Кводрант, предупреждаю вас, что вы вправе не соглашаться с предъявленным вам обвинением, но все, что вы будете здесь говорить…

История любви закончилась, последняя строка стиха была прочитана.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Истина бесконечна и да пребудет в веках.

Кавентри Пэтмор. Magna est Veritas

Дун написала Минне ровно сто тридцать четыре письма. Ни одно из них не было отослано. Они так и лежали в ящике секретера в библиотеке Кводрантов, где их обнаружил Уэксфорд в воскресенье. Завернуты они были в розовую косынку, а рядом лежал коричневый кошелек с золоченым замочком. Еще вчера, стоя на этом самом месте, Уэксфорд и вообразить не мог, что в нескольких сантиметрах от него, в маленьком ящичке, лежат и дожидаются его важнейшие улики, которые должны будут фигурировать на процессе: косынка от дождя, кошелек и эта пачка безумных писем.

Берден бегло просмотрел письма и понял, почему Дун писала Минне свои послания в книгах печатными буквами. От ее почерка у него заболели глаза. Буковки были мелкие, неразборчивые.

— Наверно, будет лучше, если мы прихватим их с собой, — сказал он. — Неужели нам надо прочесть все письма, все до одного, сэр?

Уэксфорд занялся письмами, просматривая их по диагонали, отбирая более существенные от совсем бессвязных, сочиненных в полубредовом состоянии.

— Думаю, надо прочесть первое и два последних, — сказал он. — Бедный Кводрант! Ну и собачья у него жизнь! Давай-ка, все захватим в участок, а там разберемся. Пойдем скорей, а то у меня такое неприятное чувство, будто няня подслушивает нас под дверью.

В свете яркого солнечного дня дом уже не выглядел мрачной неприступной крепостью. Просто дом со старинной гравюры. «Кто теперь купит его, зная, что происходило в его стенах? В конце концов, — соображал Берден, — в нем можно устроить школу, или гостиницу, или дом для престарелых. В комнате, в которой Фабия Кводрант писала письма женщине, будущей своей жертве, рассядутся старички и станут безмятежно судачить о том, о сем, вспоминать, смотреть телевизор».

Они пересекли газон и подошли к машине.

— «Гранит и зеленый покой за окном…», — с чувством произнес Уэксфорд. — Сказано в самую точку.

Берден сел за руль, Уэксфорд рядом, и они поехали в участок.

В вестибюле полицейского участка толпились полицейские и прочий народ. Все горячо обсуждали последние события, связанные с убийством Маргарет Парсонс: убийца найден и, между прочим, убийцей оказались женщина… В Брайтоне подобная история никого бы не удивила, но тут! Во всяком случае, сержанту Кэмбу воскресное дежурство уже не казалось медленной пыткой, а молодой Гейтс, который начал было подумывать о переходе на другую работу, окончательно решил, что остается в полиции.

Уэксфорд стремительной походкой вошел в участок, распахнув широко двери и создавая на ходу небольшой смерч из горячего воздуха. При его появлении толпа сразу же рассосалась. Люди куда-то заспешили, у всех сразу нашлись срочные дела.

— Ну, как вам жара? — крикнул Уэксфорд и решительно толкнул ногой дверь кабинета.

В нем все окна были открыты настежь, но жара стояла невероятная, не чувствовалось ни дуновения ветерка.

— Жалюзи, Майк. Срочно опусти жалюзи! — Уэксфорд скинул пиджак на стул. — Какой болван оставил окна открытыми? Так можно испортить кондиционер.

Берден пожал плечами и опустил жалюзи. Он видел, что Уэксфорд взбешен, и знал, почему; он и сам ненавидел кривотолки и шумиху, которые всегда поднимались вокруг следствия. Завтра весь город будет болтать, гадать, найдутся умники, которые больше всех знают. Так или иначе, завтра утром ей придется предстать перед следственной комиссией… Берден вспомнил, что в понедельник у него выходной, и повеселел. Наконец-то они с Джин поедут к морю.

Уэксфорд сел за стол и положил перед собой толстую стопку писем, больше похожую на объемистую рукопись. Из них могла бы получиться целая книга, роман или автобиография, автобиография Дун. Кабинет был затенен, сквозь тонкие полоски жалюзи сочился мягкий солнечный свет.