Читать книгу "Мавр сделал свое дело - Татьяна Полякова"

Я ткнула пальцем в сторону кафе и напомнила, что хочу есть,чтобы прекратить бестолковый разговор. Потому что для себя уже решила: яостаюсь. Конечно, не последнюю роль в этом сыграл Кирилл, в чем сознаватьсядаже себе, не только Таньке, было неприятно. Кстати, ей я о нем так и нерассказала, знала, что сестрица сразу почует неладное. Пусть гадает, что это наменя нашло.

После завтрака мы прошлись по центральной улице поселка.

— Дома здесь для дачников не годятся, — вынеславердикт Танька. — Нам надо что-нибудь позеленее. Вон улочка красивая.Свернем?

Мы свернули. Улица действительно оказалась живописной. Внарядных палисадниках такое разноцветье, точно хозяйки соревновались междусобой, у кого цветы лучше. Так, скорее всего, и было.

Возле дома, выкрашенного голубой краской и сплошь покрытогорезьбой: петухами, ромашками и солнышками, на скамейке сидела женщина летшестидесяти, в темном платье и косынке, и прилаживала на ногу, изуродованнуювыпирающими венами, лист лопуха.

— Вот этот домик ничего, — удовлетворенно кивнулаТанька. — И веранда большая. Вечером будет приятно чайку попить. Берем.

Я хмыкнула, выражая свое отношение к чужому нахальству.

— Может, здесь комнаты не сдают.

— Может, и не сдают. Кому-то. А нам с радостью.Главное, найти правильный подход к аборигенам. Учись у сестры. — И Таньказашагала к женщине, зазывно улыбаясь. Та подняла голову и выжидающе смотрела нанас. — Здравствуйте, — начала Танька. — Не подскажете, где здесьможно комнату снять на недельку?

— Лисичкины вроде сдавали, — ответилаженщина. — Тридцатый дом. — Приспособленный было лопух слетел, аженщина сквозь зубы буркнула:

— Что ж ты не держишься, зараза.

— Ноги болят? — пристраиваясь рядом на скамейке,задушевно спросила Танька.

— Болят, дочка. Измучили, спасу нет. И глиной мажу, илопух прикладываю, ничего не помогает. И зимой тяжко, а летом просто беда, хотькараул кричи. Огород не полот, а я потопчусь полчаса и опять на скамейку.

— У нашей мамы та же проблема. Вы асклезан непробовали? Мазь или таблетки?

Танькины познания в медицине меня потрясли. Проблемы у мамыдействительно были, и она на ночь непременно пила «таблетки для ног», но какони назывались, хоть убей, ни за что не вспомню. Приходилось признать, чтосестрица уделяла родителям гораздо больше внимания. Вот и про мамино лекарствовсе знает.

— Как ты сказала, дочка? — Танька повториланазвание. — Хорошее средство?

— Мамуля только им и спасается.

— Дорогое, наверное. Хотя деньги на тот свет с собой неунесешь, чего на здоровье экономить. Ты мне на бумажке напиши название.

— Если хотите, я вам его завтра из города привезу. Всеравно сестру каждый день навещать буду.

— Привези, дочка. Ведь совсем спасу нет. А ты для когокомнату ищешь?

— Для сестры. Она художница, ей рисовать надо, длядипломной работы, — вдохновенно врала Танька. — А у вас здесь местакрасивые.

— Это да. Заповедные. Тут рисуй, за сто лет неперерисуешь. — Женщина посмотрела на меня и продолжила:

— Я одна живу. Сын на Севере служит, офицер. В этомгоду с женой не приедет. Давайте я вам комнату сдам. Вдвоем веселее. Пройдите,посмотрите мои хоромы, если понравится, так и оставайтесь.

Дом был добротный, светлый. Хозяйка хоть и жаловалась наздоровье, но все здесь сияло чистотой.

— У вас очень уютно, — похвалила я.

— Вот тут расположиться можно.

Из сеней вела дверь еще в одну комнату, небольшое окошко,расшитые занавески, на высокой постели лоскутное покрывало. Мне здесьпонравилось гораздо больше, чем в роскошном доме Костолевского. Здесь былотеплее, человечнее, что ли.

— А если светелка не по нраву, можно со мной, втесноте, да не в обиде.

— Что вы, какая теснота. У вас просторно. И светелкамне очень нравится.

Мы договорились о цене. Решено было, что завтра я переезжаю.

— Вот и ладно. Звать-то вас как?

— Я — Татьяна, она — Ольга.

— Художница, значит? А красавица какая, хоть с самойкартину пиши. Меня Клавдия Семеновна звать, можно тетя Клава. На ночь я дверь вкухню запру, а входную не буду, так что друг другу не помешаем, еслизадержишься допоздна или еще чего… Ну вот, так и живу. Коза Машка, собака Мишкада я, кот был, пропал неделю назад. Думаю, Васька Черт раздавил на своемдрандулете, носится, глаза выпучив, коту из дома не выйти.

Пес Мишка оказался симпатичной дворнягой. Он разлегся накрыльце и оттуда с интересом поглядывал на нас.

— Ты его не бойся, он мухи не обидит. Без кота скучает,дружили они.

Хотя мы вроде бы обо всем договорились, но уходить неспешили. Танька разглядывала цветы в палисаднике и щурилась на солнце, а я,если честно, надеялась узнать от тети Клавы что-нибудь интересное, оттого снеослабевающим вниманием слушала ее рассказы.

— Муж у меня сам дом рубил. Какой был плотник, золотыеруки. Со всей округи к нему обращались. Пил, конечно, но свое дело знал. Никтоникогда не обижался, до сих пор его добрым словом поминают, хотя девять лет какпомер. Сын к себе зовет, а я не хочу. Что я там, на их Севере, забыла? Да и он,считай, перекати-поле, куда пошлют, там и служи. Если б еще внуки были… А так,что мне в квартире делать, телевизор смотреть? Там такое покажут, всю ночь неуснешь. Одни убийства.

— Это точно, — поддакнула Танька. — Телевизорлучше не смотреть, для душевного здоровья…

— Вот и я говорю. Такая жизнь настала, ужас. Вы небосьслышали, и у нас здесь убийство за убийством, страсть. Не здесь, а на Озерной,где богатеи живут, в поселке-то тихо. Костолевского, коллекционера, убили. Дажепо телевизору объявляли, да, я сама слышала. А на днях племянницу его иЛеопольда. Инвалид у нас жил, карлик. Утопили в бочке. Он-то чем помешал? Ой, явас запугаю, вы и рисовать-то не останетесь, — опомнилась она, но мыдружно замотали головами.

— Про убийства мы знаем. Мы ведь сначала уКостолевского остановились. Я невеста его племянника, вот и привезла сестру. Ивдруг такое… А что люди говорят, за что его убили?

— Известно за что, за большие деньги, — сказалатетя Клава и смутилась.