Читать книгу "Сезон долгов - Елена Хорватова"

Снова вспомнив Никиту, всего в крови, распростертого на ковре, Ася расплакалась. Мура обняла ее забинтованным обрубком руки.

– Ну вот, у меня и так на душе сегодня кошки скребут, а тут ты еще сырость разводишь...

И тоже принялась тихонько всхлипывать. Так они и плакали, каждая о своем, пока не пришел тюремный фельдшер и не прикрикнул на них своим визгливым голосом.

На следующий день фельдшер поручил Асе разнести по палатам приготовленные лекарства. Вообще-то лекарства он должен был разносить сам, их полагалось выдавать одноразовыми дозами и требовать, чтобы арестанты тут же принимали порошки и микстуры в присутствии фельдшера, но это правило почти никогда не соблюдалось. Провизор готовил лекарства сразу на несколько дней, чтобы не возиться без конца с каждым препаратом, а фельдшер расставлял пузырьки и коробочки у больничных коек.

В больничном отделении двери палат днем не запирались, перекрыта была лишь одна тяжелая, обитая железом дверь из общего коридора, у которой сидел надзиратель. Войдя с лекарствами в палату Веневской, Анастасия закричала от ужаса.

Муре удалось размотать бинт с руки. Соорудив при помощи искореженных пальцев и собственных зубов из бинта петлю, она закрепила ее вверху решетки, закрывавшей окно, потом, забравшись на табурет, просунула в петлю голову и шагнула с табурета вниз...

Ни ножа, никаких иных режущих предметов заключенным иметь не полагалось, а бинт, плотно охвативший шею Муры и с каждой секундой сжимавшийся все туже, нужно было немедленно перерезать. Ася разбила аптечную склянку с микстурой, которую несла Веневской, и острым осколком быстро перепилила удавку на ее шее. Прибежавший на шум фельдшер тоже кинулся на помощь. Веневскую откачали...

Вечером Ася поила бледную, осунувшуюся Веневскую теплым чаем с ложки.

– Глотать больно, – пожаловалась та.

– Хочешь, я тебе тряпочкой байковой шею завяжу? – предложила ей Ася. – Согреется и станет меньше болеть.

– Глупости, – отрезала Веневская. – У меня ведь не ангина. Послушай, – вдруг нервно заговорила она, схватив Асю за руку. – Я очень благодарна, что ты мне помогла, но только прошу тебя, Настя... Забудь об этом и не напоминай мне никогда! Это была минутная слабость, недостойная, жалкая бабья истерика, я не хочу, чтобы кто-то об этом узнал.

– Не волнуйся, я уже все забыла, – ответила Ася.

В мае, незадолго до суда, Покотилову перевели из больничного отделения обратно в общую камеру. Веневскую она больше не видела. Тем сильнее была радость Аси, когда в один из майских дней ее провели в тюремную церковь для присутствия на венчании Марии Веневской в качестве подружки невесты.

Ася ожидала увидеть того высокого красавца в форме судебного чиновника, который навещал Муру в больнице, но оказалось, что Веневская выходит замуж за одного из политических, пребывавшего здесь же в Бутырке под арестом. Ее жениха, невысокого, кругленького человека с ранней лысиной, звали Андрей Манасеенко.

Женщины успели обменяться лишь парой-другой фраз, пока ожидали священника.

– Мура, я так рада за тебя! – прошептала Ася, поправляя на Муре кружевной платок. – Поздравляю. Настоящая любовь может преодолеть все!

– Перестань говорить пошлости, – грустно ответила Веневская. – Какая там настоящая любовь? При чем тут это? Андрей просто старый друг, очень преданный. Мы вместе были в боевой организации эсеров и не раз вместе рисковали жизнью...

– Но ты же выходишь за него замуж, – удивилась Ася. – При чем тут боевая организация? Вы же венчаетесь в церкви! Это ведь незримая связь двух душ на всю жизнь!

– Ой, сейчас ты вспомнишь, что муж и жена – едина плоть... Оставь проповеди священнику. Тут совсем другое. Мы с Андреем друзья, и оба прекрасно знаем, на что решились. Это нужно для пользы дела. Тебе нас, наверное, не понять, и объяснять долго не буду, незачем. Но за поздравление спасибо – законный брак все-таки...

Явившийся в церковь тюремный батюшка, облачившись в епитрахиль, быстренько свершил обряд венчания, скороговоркой произнеся все нужные слова, и новобрачных, равно как и немногочисленных приглашенных, развели обратно по камерам Бутырки.

– Мура, это ты? – тихонько, не оборачиваясь назад, спросила Ася, мерно двигая ногами в колонне каторжанок.

– Да. Мне дали десять лет каторги. До семнадцатого года придется каторжную лямку тянуть, черт бы их всех побрал. А тебе?

– А мне дали шесть лет.

– Вот видишь, считаться убийцей собственного мужа гораздо практичнее, чем террористкой. Хорошо, что мы попали в одну партию, может статься, и на одной каторге повезет очутиться.

Ася хотела возразить, что оказаться на каторге, даже в самой лучшей компании, – везение сомнительное, но подумала, что быть вместе с Мурой и вправду лучше, чем с совсем чужими людьми, и промолчала.

Глава 4

Состав из арестантских вагонов с зарешеченными окнами стоял где-то на запасных путях. Каторжан снова строили, считали, поверяли по спискам и разводили по вагонам. Все это время поезд окружала цепочка вооруженных солдат, не пропускавших к вагонам провожавших, прибывших на вокзал и пытавшихся любой ценой прорваться к каторжанам, чтобы в последний раз повидаться перед долгой разлукой.

Начальственные окрики, приказы, плач женщин, громкие крики людей, пытающихся через военное оцепление докричаться до своих, сливались в такую жуткую какофонию, что хотелось заткнуть уши.

Политических преступников размещали отдельно от уголовных, и Ася, поднимаясь в толпе других уголовниц в свой вагон, с тоской взглянула на Муру Веневскую, которую повлекли дальше.

– Не грусти! – успела крикнуть та. – На этапе увидимся.

Поезд тронулся только к вечеру, когда все формальности были наконец завершены. Арестантки целый день не ели, а пища, выданная им на дорогу, состояла из хлеба и селедки, после которой страшно хотелось пить. Выставленные в вагоне ведра с водой были опустошены в один миг.

Ася решила не есть свою порцию, отдав ее соседкам, а сама очистила апельсин из того узелка, что кинула ей на улице у острога Ксения. Вкус экзотического фрукта, совершенно забытый за месяцы тюремного заключения, показался Асе просто божественным.

А ведь когда-то в ее доме на каждом столе стояли вазы, полные отборных фруктов, а Ася проходила мимо них равнодушно, не глядя и не испытывая никакого желания съесть апельсин, персик или веточку винограда. Наутро фрукты в вазах меняли на свежие, а вчерашние уносили на кухню для слуг...

Господи, неужели все это было на самом деле, а не привиделось во сне?

Прислонившись спиной к грубой вагонной перегородке из досок, Ася медленно, с наслаждением ела дольку за долькой и предавалась воспоминаниям...

Анастасия Покотилова происходила из богатой купеческой семьи и замуж была выдана также за богатого купца. Отец Аси, настоявший на этом браке, очень гордился, что нашел для дочери толкового мужа, а не вертопраха, который промотал бы в два года все нажитое.