Читать книгу "Убивая Еву: умри ради меня - Люк Дженнингс"

– Это неважно! – рявкает Тихомиров. – А кто-нибудь выходил?

– Только переводчица.

– Черт! Открывайте двери.

Мы вчетвером врываемся в гостиную. Она – ярко-алая, с шелковым потолком в форме шатра. На столе для напитков стоят открытые бутылки шампанского и виски, рядом со столом – три обитых шелком стула. Два стула пусты, на третьем сидит Валерий Стечкин. Он мертв, его шея неестественно вывернута вбок, а рот широко разинут – словно жуткая маска наигранного наслаждения. Тело американского президента установлено на четвереньки напротив российского коллеги. Шея у Лоя тоже свернута, а лицо трупа уткнулось в пах Стечкина. Несколько долгих секунд мы вчетвером смотрим, не веря глазам, на последнюю и самую великую работу художницы, некогда творившей под именем Вилланель.

– Найдите ее, – шепчет Тихомиров офицерам. – Схватите долбаную переводчицу.

Он закрывает дверь, оставляя за ней мертвых президентов, достает телефон и принимается раздавать приказы. Прибегают еще сотрудники ФСБ, и их отправляют прочесывать здание. Через несколько минут Тихомиров опускает телефон и переводит взгляд на меня.

– Ева, вам нужно уходить. Разыщите Диму. Он в машине где-то на улице. Дима отвезет вас в безопасное место. Идите сейчас же.

Я бреду, как во сне, как в ночном кошмаре. Коридор не кончится никогда, и я беззвучно ступаю по алой ковровой дорожке. Когда я выхожу в бельэтаж, оркестр играет «Вальс снежинок». У родителей была старая заезженная пластинка с «Щелкунчиком».

Но тут раздаются крики, и откуда-то со стороны партера в фойе врываются шестеро сотрудников ФСБ. Между ними, извиваясь и пинаясь, – женская фигура в черном костюме. Это Оксана, и она пытается оказывать яростное сопротивление. Она получает по голове прикладом винтовки, но не сдается – все лицо в крови, зубы оскалены, как у зверя. Ей удается, бешено извернувшись, выскользнуть из пиджака, за который держали ее двое офицеров, и рвануть к главному выходу. Выбежав на улицу, она несется вниз по ступеням к площади. Один из офицеров очень неторопливо выходит за дверь, поднимает винтовку, прицеливается и стреляет. Пули попадают Оксане в верхнюю часть спины, на белой рубашке проступают пятна крови, и она, на миг приподнявшись в воздух, обрушивается лицом вниз в мокрый снег. Из меня вылетает вопль, я хочу броситься к ней, но ноги отказываются меня нести, а чьи-то руки тянут меня назад, и все, что я вижу, – лишь темный, распускающийся цветок ее крови.

О том, что было дальше, мои воспоминания обрывочны. Помню, как вооруженные люди заталкивают меня в машину и быстро везут по городу. Помню, что когда мы приехали, на улице сильно похолодало. Как меня, подгоняя, ведут через двор, а потом – вверх по лестнице, до маленькой комнатки с железной койкой, и как меня оставляют там. Как я в итоге сдаюсь и признаюсь себе, что разбита вдребезги.

Дело не только в Оксане, хотя, конечно, дело всегда будет только в ней. А еще и в том, что я успела повидать и натворить сама. Я последовала за ней в tenevoy mir, не осознавая, что я там не смогу жить, что я, в отличие от нее, не смогу дышать его ядовитым воздухом. Я как сейчас помню свои ощущения, когда мы ехали с ней на вулканически сером «Дукати». Как я пристраивалась к ней на заднем сиденье, как крепко прижималась к ее спине, как мы мчались в ночь. Я никогда не встречала столь опасного, столь смертельно безрассудного человека, но она была единственной в мире, с кем я чувствовала себя в безопасности. А теперь ее нет, и от меня тоже ничего не осталось.

Моя любовь. Моя Вилланель.

Тут, в конце концов, я начинаю рыдать, и уже не могу остановиться.

Глава 13

Через час после рассвета Дима доставляет мне на подносе еду и кофе. Он молчит, его движения быстры и бесшумны. Я узнаю двор за окном, это – комплекс на Лубянке, штаб-квартира ФСБ. Дверь в мою комнату не заперта, за ней – коридор, там – уборная и ведущая вниз лестница, но дальше уборной я не иду. Весь день я лежу на кровати, свернувшись калачиком и глядя на крыши и падающий снег. Позднее приходит человек в гражданском, делает мне укол, и я забываюсь глубоким сном. На второй день появляется женщина-врач, просит меня раздеться и проводит медосмотр. Остаток дня я вновь в оцепенении лежу на кровати, и у меня нет сил ни о чем думать. Вечером – снова укол, и я мягко проваливаюсь в забытье.

На следующее утро Дима приносит завтрак и, скрестив на груди руки, стоит в дверях, пока я ем.

– Вас ждет долгая поездка, – говорит он. – В Пермь, это полторы тысячи километров отсюда. Вы будете ехать двое суток.

– Зачем? – спрашиваю я. – И почему Пермь?

– Вам необходимо уехать из Москвы. Здесь слишком опасно, да и там вы будете в надежных руках. И потом… – Он смотрит на меня с сочувствием. – Мы подумали, вы захотите посмотреть город, где выросла Воронцова.

Ничего подобного мне в голову не приходило, но я безучастно киваю. Если я должна куда-то уехать, то почему бы и не в Пермь? Дима уносит поднос и вскоре возвращается с чемоданом и зимним пальто. В чемодане – новые, но ничем не примечательные вещи, туалетные принадлежности и пластиковая папка с документами.

Через час я сижу на пассажирском месте гражданского полноприводного автомобиля – какая-то «Лада» – рядом с офицером в штатском. Алексей – так он представился – немногословен, но от него исходит жесткий, неторопливый профессионализм. Ведя «Ладу» по узеньким, покрытым слякотью улочкам к востоку от Лубянской площади, он говорит по громкой связи с женщиной по имени Вика – сообщает ей, что уезжает на четыре дня в командировку, и просит отвести Арчи к ветеринару, если хромота не пройдет.

Через двадцать минут мы выезжаем на трассу в восточном направлении. Щелкают дворники на лобовом стекле, мимо проплывают затушеванные снегопадом пейзажи в тоскливо-серых и морозно-белых тонах.

– Музыку? – предлагает Алексей, и я включаю радио, настроенное на канал с классикой. Играет скрипичный концерт – приторный романтизм, абсолютно не моя музыка, но я чувствую, как по щекам бегут слезы. Алексей предпочитает их не замечать. – Глазунов, – бормочет он, перекладывая пачку сигарет из кармана куртки в бардачок. – В исполнении Хейфеца.

Когда отзвучала эта часть концерта, я вытираю глаза и громко сморкаюсь в платок.

– Прошу прощения.

– Не стоит. – Он бросает на меня взгляд. – Я не знаю всех деталей, но генерал Тихомиров рассказал нам, что вы совершили подвиг. Подвиг для России.

Неужели? Что еще за херню он рассказал?

– Работать под прикрытием очень трудно, – продолжает он, ускоряясь, чтобы обогнать череду медленных машин. – Это большой стресс. Мы у вас в долгу.

– Спасибо, – отвечаю я, решив, что правильнее всего этим и ограничиться.

В тепле машины меня всегда клонит в сон. Через некоторое время я закрываю глаза, и мне снится Оксана, она возникает во влажном, жарком воздухе шанхайской улицы и, не мигая, глядит на меня змеиным взглядом. Я пытаюсь дотянуться до нее, но колючие капли муссонного дождя превращаются в пули, впечатывающиеся в нашу плоть. Мы падаем в Северное море, и там, в ледяном полумраке, видим подвешенных в толще воды Чарли, Антона, Крис в бархатном пальто и голого, с посеревшими губами Асмата Дзабрати – все они наблюдают, как подводные потоки разносят нас с Оксаной в разные стороны, – вот мы уже касаемся друг друга лишь кончиками пальцев, и Оксана исчезает за пределами видимости. Я пытаюсь позвать ее, но в мой рот тут же врывается морская вода, и я просыпаюсь.