Читать книгу "Четвертый бастион - Вячеслав Демченко"

– Мне все равно, – наконец, прямо и спокойно посмотрела девушка в глаза Ильи. – Сколь бы ни заслуживали те и другие аплодисментов партера, мне безразлично…

Пустынникова даже отпрянул, словно боясь невольно отразиться в непроницаемой мгле, точно в омуте, застоявшемся до чайного отлива.

– Поверил бы, кабы не знал вас. Так что, как говаривал один драматург крепостного театра… – он, покачивая головой, стравил дым из-под рыжеватых усов: – «Не верю»!

– И отправлял Офелию за слезами на конюшню, – усмехнулась Юлия, будто продолжив шутку, знакомую им обоим.

Пустынников хмыкнул, не подхватив саркастического тона, и вернулся к своим попыткам дозваться полового.

– И все-таки… – не оборачиваясь и, похоже, что преднамеренно, спросил штабс-капитан. – Что за странная фантазия пришла вам в голову обратиться за посредничеством княжны?

– А вот и подлинный предмет вашего беспокойства, – заметила Юлия с прежним равнодушием в голосе, но, если б штабс-капитан не отвернулся вовремя – верно, заметил бы болотные огоньки, вдруг вспыхнувшие под черной тиной ее глаз. Стянув кружевную перчатку, она аккуратно взяла из горшочка с соленьями двумя пальцами дряблый огурец. – Значит, это ей мы обязаны столь живым вашим участием?

Огурец, кувыркаясь в табачном дыму, полетел в полового, привалившегося задом к ореховому ящику оркестриона, и разбился у его плеча, забрызгав рассолом.

Малый, дремлющий с обычным искусством прислуги – то есть сохраняя в фигуре и распахнутых глазах сиюминутную готовность услужить, – тотчас встрепенулся. Впрочем, со сна еще не нашелся и бросился было трусцой в сторону, но ловкий щелчок пальцами остановил его.

– Вина? – повелся он на знакомый звук, еще не вполне видя его источник.

– К черту, водки, – коротко распорядилась Шахрезада и тут же ответила на немой вопрос обернувшегося Ильи, словно продолжая разговор: – Я ж только испросила вашего совета, чтобы…

– Проверить ваши подозрения, – насмешливо хмыкнул штабс-капитан, хоть гримаса вышла и не такой уж искренней. – Все это мне, действительно, не нравится, – без обиняков заявил он, но, почесав шрам на лбу, как всегда в минуту затруднения, отрицательно покачал головой. – Нет, не ваша дружба с княжной. Воля ваша, сходите с ума как вам угодно. Но зачем же вовлекать девчонку в авантюру?

– Да бросьте, – поморщилась Шахрезада то ли на запотелый графинчик с чаркой казенной, то ли на слова Пустынникова. – Вполне для нее безопасное приключение. Только подыграла возрасту и библиотечным фантазиям домашней барышни. Хотелось ей заговоров и смертельных тайн, извольте…

Накануне в доме князя Мелехова

Вот она, наконец, и сопричастна большому и очень важному делу, делу, занимавшему тысячи тысяч сильных и смелых мужчин.

И тех, кто срывает в прихожей дома некогда белые перчатки, безнадежно посеревшие от пороховой копоти, и тех, кто на улице удушливо пахнет потом и землей, въевшейся в сукно шинели; дело мудрых старцев, изнуренных регламентом военного времени, занятых анализом реляций в гостиной; дело, в конце концов, множества женщин – красивых и нет, портретного величия и простушек, бредущих на бастионы в растоптанных сапогах, но обязательно твердых духом, которые если даже и говорят тебе: «барыня», но при этом почему-то не ей, а тебе впору потупить глаза, чувствуя себя приниженной…

Но не теперь, – сердечко княжны странным образом забилось где-то в порожнем желудке, – теперь она тоже «в деле» и может прямо смотреть…

Маша осторожно выглянула из-за спинки глубокого кресла, чтобы на расстоянии подсмотреть в щель между тяжелыми портьерами библиотеки.

Теперь она тоже знает нечто тайное о страшных механизмах войны, она участвует в них, и это…

О, это уже не мечты, не грезы с томиком Байрона на коленях под теплыми изразцами голландки, рассеянно улыбнулась Маша, вспоминая вчерашнее девичество свое как нечто, отдаленное таким опытом, какого нет и никогда не будет не только у ее жеманных подруг, но и у старухи Прокопьевны не бывало. Тогда как она…

– Вы показали себя достойной дочерью старого солдата, – отшатнулась плюшевая портьера библиотеки.

Старичок с сенаторскими бакенбардами и в старомодном вицмундире с фалдами быстро добежал до кресла и поймал руку княжны в свои сухонькие ладошки.

– Восхищен. И все убеждаю вашего батюшку, что не шептаться впору… – старик ткнулся в руку княжны губами, сухими и мягкими, как промокательная бумага. Ткнулся почему-то в пальцы, заставив Машеньку покраснеть. Впрочем, через мгновение это было уже удушьем скромности, сильно поврежденной тщеславием.

– Не шептаться, но провозглашать на площадях, – торжественно продолжил старик, откинувшись от руки Маши и закатив глаза к потолку. – Однако трубить будем после… – закончил он сразу после припадка экзальтации. – Как все благополучно сладим. Чтоб, как говорится, людей не насмешить.

– Я… – запнулась княжна, разбирая слова, которых, как обычно, было слишком для описания своих чувств. – Мы полагаемся на ваше превосходительство. Мы… – снова поправилась она, спеша мысленно нарезать от пирога славы и безвестным, неведомым ей, компаньонкам, столь несчастным в общественном признании: – Мы на вас вполне…

Впрочем, смотрела при этом Машенька через плечо его превосходительства на папá, сияющего как новый алтын. Гордого – как будто это их с дочерью если не затея вообще, то решительное участие. И уже завершилось победоносно.

Действительно, несколько минут назад отставной подполковник князь Мелехов строил заговорщицкие физиономии, оглядывался и едва не прикрывался газетой:

– Вы уж не примите на свой счет, ваше превосходительство, но фельетоны о нравах, царящих в нашем интендантстве, ходят прямо-таки гомерические, – вскидывал густые брови над обрезом «Таврического вестника» князь.

– И вполне заслуженно! – ответно всплескивал сухими ладошками действительный статский советник Запруда Иона Илларионович, каким-то невероятным, чуть ли не самозваным, образом оказавшийся в кураторах интендантской службы Ставки главного командования. И потому, собственно, что куратор только, но не заведующий благами…

– Несоразмерные бремена носим! Мильоны канут, не оставляя кругов на чернилах! – возмущался старичок с истовостью не причастного к грабежам, де, – и сам страдалец из числа просителей. Ибо не за себя просит, но за храбрых защитников Отечества нашего. За квартиры господ штаб-офицеров казенный кошт, поди выбей, вин не «рейнских» каких-нибудь, а «бордо» на стол – вынь да положь, муаровой подкладки на офицерские шинели опять-таки – втридорога шельмует купец-поставщик; а банкет какой-никакой на именины светлейшего из чего стряпать?..

– Когда сухари, которых дунайская армия еще в том году отреклась, нам уж вовсе трухой привезли! – грозил подагрическим пальцем старичок, тряся индюшачьим зобом. – Тут не фельетоны, тут пасквили писать!.. И вы как нельзя мудро предпочли частную оказию нашей снабженческой экспедиции, – тем же пальцем, но уже похвально стучал Иона в медную пуговицу, скреплявшую мундир князя на оплывшей груди.