Читать книгу "Категорический императив и всеобщая мировая ирония - Георг Гегель"

Но это шествие есть движение самого бытия. В самом бытии обнаружилось, что оно благодаря своей природе углубляется вовнутрь и через это ухождение в себя становится сущностью.

Стало быть, если абсолютное было сначала определено как бытие, то теперь оно определено как сущность.

Познание не может вообще остановиться на многообразном наличном бытии, но оно не может также остановиться и на чистом бытии; здесь нам непосредственно напрашивается соображение, что это чистое бытие, отрицание всякого конечного, предполагает углубление вовнутрь и движение, очистившее непосредственное наличное бытие путем превращения его в чистое бытие. Бытие, согласно этому, определяется как сущность, как такое бытие, в котором подвергнуто отрицанию все определенное и конечное. Таким образом, оно есть не имеющее определений, простое единство, из которого внешним образом удалили определенное. Этому единству само определенное было чем-то внешним, и указанное определенное еще продолжает стоять наряду с единством также и после этого удаления; ибо оно было снято не в себе, а лишь относительно, лишь по отношению к этому единству.

Внешнее отрицание, которое есть абстракция, лишь устраняет определенности бытия из того, что остается как сущность; оно всегда как бы ставит их лишь в другое место и как до, так и после этого устранения оставляет их как сущие. Но взятая таким образом сущность не есть ни в себе, ни для себя самой; она есть через некоторое другое, через внешнюю, абстрагирующую рефлексию, и есть для некоторого другого, а именно для абстракции и вообще для продолжающего противостоять ей сущего. Она поэтому в своем определении есть мертвенное внутри себя, пустое отсутствие определений. Но сущность, каковой она стала здесь, есть то, что она есть, не через чуждую ей отрицательность, а через свое собственное, бесконечное движение бытия. Она есть в-себе-и-для-себя-бытие – абсолютное в-себе-бытие, так как она безразлична ко всякой определенности бытия и так как инобытие и соотношение с другим безоговорочно были сняты. Но она есть не только это в-себе-бытие: как голое в-себе-бытие, она была бы лишь абстракцией чистой сущности. Она столь же существенно есть и для-себя-бытие; она сама есть эта отрицательность, самоснятие инобытия и определенности.

Сущность как полное возвращение бытия внутрь себя есть, таким образом, прежде всего неопределенная сущность; определенности бытия в ней сняты: она содержит их в себе, но не так, как они в ней положены. Абсолютная сущность в этом простом единстве с собой не обладает наличным бытием. Но она должна перейти к наличному бытию; ибо она есть в-себе-и-для-себя-бытие, т. е. она различает определения, которые содержатся в ней в себе; так как она есть отталкивание себя от себя самой, или, иначе говоря, безразличие к себе, отрицательное соотношение с собою, то она тем самым противополагает себя себе самой и есть лишь постольку бесконечное для-себя-бытие, поскольку она есть единство с собой в этом своем отличии от себя.

Этот процесс определения имеет, значит, другую природу, чем процесс определения в сфере бытия, и определения сущности имеют другой характер, чем определенности бытия.

Сущность есть абсолютное единство в-себе-бытия и для-себя-бытия; ее процесс определения остается поэтому внутри этого единства и не есть ни становление, ни переход, равно как самые определения не суть ни некоторое другое как другое, ни соотношения с другим. Они суть самостоятельные, но вместе с тем лишь такие самостоятельные, которые находятся в единстве друг с другом.

Так как сущность есть сначала простая отрицательность, то ей приходится теперь положить в своей сфере ту определенность, которую она содержит лишь в себе, чтобы сообщать себе наличное бытие, а затем – свое для-себя-бытие.

Сущность есть в целом то, чем было количество в сфере бытия: абсолютное безразличие к границе. Но количество есть это безразличие в непосредственном определении, и граница в нем есть непосредственно внешняя определенность, оно переходит в определенное количество; внешняя граница для него необходима и имеет в нем бытие.

Напротив, в сущности определенность не имеет бытия: она только положена самой сущностью, положена ею не как свободная, а лишь в соотношении с ее единством. Отрицательность сущности есть рефлексия, и определения суть рефлектированные, положенные самой сущностью и остающиеся в ней как снятые.

Сущность занимает место между бытием и понятием и составляет их середину, а ее движение – переход от бытия в понятие. Сущность есть в-себе-и-для-себя-бытие, но составляет таковое в определении в-себе-бытия; ибо ее всеобщее определение заключается в том, что она происходит из бытия, или, иначе говоря, есть первое отрицание бытия.

Ее движение состоит в том, что она полагает в ней [в самой себе] отрицание или определение, сообщает себе этим наличное бытие и становится как бесконечное для-себя- бытие тем, что она есть в себе. Таким образом, она сообщает себе свое наличное бытие, равное ее в-себе-бытию, и становится понятием. Ибо понятие есть абсолютное, как оно абсолютно в своем наличном бытии, или, иначе говоря, как оно есть в себе и для себя. Но то наличное бытие, которое сущность сообщает себе, еще не есть наличное бытие, как оно есть в себе и для себя, а наличное бытие, как его сообщает себе сущность, или, иначе говоря, как его полагают, и оно поэтому еще отлично от наличного бытия понятия.

* * *

Тождество и различие. Мышление, держащееся в рамках внешней рефлексии и не знающее ни о каком другом мышлении, кроме как о внешней рефлексии, не доходит до познания тождества, или, что то же самое, до познания сущности. Такое мышление всегда имеет в виду лишь абстрактное тождество и, кроме него, и рядом с ним – различие. Оно полагает, что разум есть не более, как ткацкий станок, на котором основа – скажем, тождество – и уток – различие – внешним образом соединяются и переплетаются между собой; или что разум, подвергая анализу получившуюся таким путем ткань, сперва выделяет особо тождество, а затем опять-таки сохраняет рядом с ним также и различие, так что он представляет собой то установление равенства, то опять-таки также и установление неравенства – он есть установление равенства, поскольку абстрагируются от различия, и установление неравенства, поскольку абстрагируются от установления равенства.

Нужно оставить совершенно в стороне эти заверения и мнения о том, что делает разум, так как они в некоторой мере лишь историчны, и рассмотрение всего, что есть, в нем самом показывает, наоборот, что оно в своем равенстве с собой неравно себе и противоречиво, а в своем различии, в своем противоречии тождественно с собой, и что в нем самом совершается это движение перехода одного из этих определений в другое; и это – так именно потому, что каждое из них есть в самом себе противоположность самого себя.

Понятие тождества, заключающееся в том, чтобы быть простой соотносящейся с собой отрицательностью, не есть продукт внешней рефлексии, а получилось на самом бытии, тогда как, напротив, то тождество, которое находится вне различия, и то различие, которое находится вне тождества, суть продукты внешней рефлексии и абстракции произвольно задерживающейся на этой точке зрения безразличной разности.