Читать книгу "Связанные страстью - Элейн Барбьери"

Понимая, что Тоби дожидается ее ответа, Саманта, изобразив на губах улыбку, произнесла:

— Полагаю, Тоби, тебе незачем торопиться.

Тоби, достаточно поживший на белом свете, чтобы понимать, когда женщина хитрит, осведомился:

— Чего ты добиваешься?

— Я хочу, чтобы ты никому ничего не говорил. Пока.

— Это почему же?

— Потому что у Мэтта на уме и без того множество важных дел, чтобы обременять его еще и этим.

— Ты имеешь в виду Дженни?

Улыбка на лице Саманты погасла.

— Он собирается рассказать ей о ваших отношениях?

Саманта уныло кивнула.

— И чем все это кончится?

— Понятия не имею.

С минуту помолчав, он с сочувствующей улыбкой резюмировал:

— Короче говоря, ты не знаешь, что делать и что будет, а находиться в состоянии неопределенности тебе непривычно, не так ли?

— Вроде того.

— Дорогая! Я не сделаю ничего, что может тебя хотя бы в малой степени опечалить, — пропел Тоби со смягчившимся выражением лица. — Другими словами, я буду нем как рыба, пока ты сама не дашь мне разрешения говорить. Такой вариант тебя устраивает?

Саманта сморгнула слезу.

— Спасибо тебе, Тоби.

— Не надо меня благодарить. Судьба предоставила мне второй шанс, и я пытаюсь быть достойным его.

Не слишком хорошо понимая, что он имеет в виду, Саманта тем не менее снова сморгнула слезу, поскольку глаза у нее, как говорится, находились на мокром месте. Но Тоби не дал ей возможности что-либо выяснить, поскольку, вежливо прикоснувшись рукой к краям шляпы, неожиданно произнес:

— Пойду-ка я посплю. Ведь всю ночь глаз не сомкнул. Между тем чем старше я становлюсь, тем больше нуждаюсь во сне. Так что отправлюсь-ка я в свою комнату при конюшне. Завтра увидимся…

С этими словами Тоби заковылял к двери. Саманта какое-то время смотрела ему вслед, а потом отправилась в бар, где ее давно дожидались поклонники.

Хелен и Джим, наблюдавшие из своего угла за ходом беседы, переглянулись. Их подозрения относительно того, что у Саманты неприятности, подтвердились. Так по крайней мере им казалось. Они всей душой были рады помочь ей, но не знали, что делать. Поэтому решили остаться за столиком и подождать дальнейшего развития событий.

Завершив разговор с Дженни, Мэтт пустил свою лошадь в галоп. Когда он исповедался ей в своих грехах, ему неожиданно пришлось выслушать и ее исповедь, и его переполняли чувства, из которых доминирующим была ярость. Да, они занимались любовью с Самантой по обоюдному согласию. Такер же воспользовался овладевшим Дженни смятением, своим поразительным сходством с ним и таким образом обманул ее. Подобные действия со стороны его так называемого брата не должны были остаться безнаказанными.

Выхватив из кобуры револьвер, когда хижина Такера оказалась в его поле зрения, он слез с коня и, едва слышно ступая по траве, прокрался к домику. Затем заглянул в окно в надежде рассмотреть, что там внутри, но поскольку окно не мыли целую вечность, ничего не увидел. Тогда, держа револьвер наизготовку, он ворвался в хижину, ударом ноги распахнув дверь.

В хижине никого не было.

Мэтт громко выругался, задаваясь вопросом, где может находиться Такер. Он сомневался, что Такер отправился в город, поскольку тот не хотел подвергать угрозе свою анонимность в случае неожиданной встречи с братом. Но как бы то ни было, Мэтт не сомневался в том, что рано или поздно Такер вернется в хижину.

Вечерело. И Мэтт понял: сегодня Такер в хижину не вернется. Не раздумывая о том, куда Такер мог пойти, Мэтт вышел из хижины и направился к рощице, где находилась его лошадь. Медленно пробираясь в темноте среди деревьев, он молил Бога, чтобы лошадь оказалась там, где была привязана, и с ней ничего не случилось.

Добравшись наконец до своего ранчо, Мэтт первым делом отвел лошадь в стойло, запер его и зашагал к домику. И неожиданно замер, чувствуя, как волосы у него на голове зашевелились. На ранчо, где по идее не должно было быть ни единой живой души, тускло светилось одно окно, озаренное крохотным пламенем керосиновой лампы. В следующее мгновение на смену оцепенению пришла ярость. Вытащив из кобуры револьвер, Мэтт ворвался в свое жилище и быстрым шагом прошел из прихожей в гостиную, где к огромному своему удивлению обнаружил Такера, сидевшего на старой продавленной кушетке.

Первым заговорил Такер:

— Спрячь пушку, братец. Она тебе не понадобится.

Мэтт, выгнув дугой бровь, бросил:

— Не хочу зря рисковать, знаешь ли…

— Что бы ни случилось, я не стану в тебя стрелять. Ведь мы с тобой братья.

— Ты мой брат только тогда, когда тебе это выгодно.

Такер поднялся с места и свел на переносице брови.

— Ты разговаривал с Дженни, не так л и?

— Разговаривал.

— И она тебе все рассказала.

Мэтт, чей указательный палец подрагивал на спусковой скобе револьвера, гаркнул:

— Ну и сукин же ты сын, Такер!

Такер, спокойно выслушав его, повторил:

— Спрячь пушку, Мэтт, она тебе не понадобится. Я собираюсь пойти к шерифу и сдаться властям. Специально приехал к тебе, поскольку решил, что ты заслуживаешь первым узнать об этом.

— Я тебе не верю.

Удивленный откровением брата и не зная, говорит ли тот правду, Мэтт тем не менее не мог не признать, что у Такера оружия при себе не было. Засунув наконец револьвер в кобуру, он произнес:

— С первого же дня нашей встречи ты повел себя как самый отъявленный наглец. Сказал, к примеру, что будешь и впредь пользоваться всеми преимуществами нашего сходства, пока мне это не надоест и я не заявлю на тебя в полицию. Ты все время пытался доказать мне, что я ничем не лучше тебя. Ну так вот: должен по этому поводу заметить, что ты выиграл. Однако теперь, когда все вроде как складывается в твою пользу, неожиданно выясняется, что ты собираешься сдаться шерифу. Не вижу в этом особого смысла.

— Все-таки ты поверил мне. Хотя бы в часть из того, что я сказал. Иначе револьвер остался бы у тебя в руке.

Помолчав, Мэтт спокойно спросил:

— Ты зачем сюда приехал?

— Ведь я уже сказал тебе зачем.

— Мало ли что. Ты и раньше мне врал.

— После разговора с Дженни ты отправился в мою хижину и ждал меня там, верно? А я все это время сидел здесь. Бессмысленная потеря времени!

— Ты хотел сказать, что я отправился в свою хижину на заброшенном участке своего ранчо, не так ли?

— Совершенно верно. Наш отец позаботился об этом. Сначала меня задевал тот факт, что отец перестал думать обо мне с того самого дня, когда мать от него ушла. Но честность и благородство Дженни, ее стремление творить добро так на меня повлияли, что я впервые в жизни решил хотя бы в малой степени уподобиться ей и попытаться изобразить из себя благородного. И когда я ощутил в себе это самое благородство, то пришел к выводу, что даже если мать и лишила меня лучшей доли в жизни, то произошло это не по твоей вине и ты здесь ни при чем. А потом я сказал себе, что ты заработал это ранчо, поскольку долгие годы вкалывал бок о бок с отцом. А я — нет.