Читать книгу "Дожить до весны - Наталья Павлищева"

Еще одна «кубышка» вдруг сообразила:

– Ой, а ведь и у меня репродуктор не слышно! Я внимания не обратила, а сейчас вспоминаю: правда не слышно.

В разговор включилась и пожилая, одетая в солдатскую шинель женщина:

– И у нас нету…

Обычно очередь оживала, когда показывались сани с хлебом, но тут заволновались сразу все. Стали вспоминать, и оказалось, что репродукторы не работали у всех, свет в парадных тоже не горел.

Юрка шепотом поинтересовался у Жени:

– А у нас?

– Я не слышала тиканья, – так же шепотом ответила девочка.

В довершение вдали показалась бредущая без саней продавщица!

Очередь мгновенно смолкла. Что могло означать отсутствие рядом с ней возницы с грузом? Ограбили по пути или…

Думать о самом страшном не хотелось, кто-то в очереди принялся… считать ее шаги, а женщина рядом с Юркой и Женей зашептала соседке:

– Надо было самим к хлебозаводу идти. На Левашовский. Там в магазине всегда хлебушек есть. Район наш, дают всем.

Та покачала головой:

– Левашовский больно далеко. Мне не дойти.

– Мне тоже. А мои соседи ходят, говорят, там хлеб горячий и крошки не считают, а если лишнее, ну, чуть-чуть, то и не отрезают. А так-то вот ждать… Небось с возницей чего случилось, вот и насидимся без хлебушка.

Юра повернулся к Жене:

– Пойдем и мы на Левашовский?

Женька не представляла, где это, а потому кивнула.

Продавщица уже доплелась до молчаливой очереди, окинула всех мрачным взглядом и тихо произнесла:

– Нету хлеба… Электричества нет…

Кто-то ахнул:

– Как это?

Старик горько усмехнулся:

– Вот почему репродуктор не стучит.

Девичий голос добавил:

– И газеты сегодня тоже не было…

Звуки и весь мир куда-то исчезли, стало по-настоящему страшно.

У них давно не было не только нормальной – просто жизни, не было еды, дров, не стало воды, сначала остановились троллейбусы, потом и трамваи, не было никакого спокойствия по ночам, да и днем из-за бомбежек и артобстрелов…

Все, что у них было, – кусочек хлеба размером с ладонь, черного, в котором меньше всего муки, да вот этот стук метронома из репродуктора. Пока звучал метроном, можно было что-то делать. К нему прислушивались постоянно, разжигая скупой огонь в буржуйке, мысленно молили черную тарелку на стене, чтобы просто тикала, не объявляя о воздушной тревоге, чтобы не пришлось заливать водой и без того отсыревшие дрова, чтоб успеть сварить суп непонятно из чего и съесть его не наспех, глотая и обжигаясь, а со вкусом, пусть и вкуса в нем нет.

Репродуктор объявлял не только о воздушной тревоге, это была хоть какая-то связь с внешним миром, связь с самой жизнью за пределами темных обледеневших комнат, за пределами скованного льдом и голодом Ленинграда. «Ленинградскую правду» давно уже не было возможности купить, на стендах из-за мороза газету тоже не вывешивали, зато повторяли некоторые статьи по радио. Там же читали свои стихи ленинградские поэты, звучал голос Ольги Берггольц, рассказывали о том, что остальная страна помнит о Ленинграде, делает все возможное, чтобы ленинградцам помочь…

Хлеб и радио – все, что у них было еще вчера, а сегодня…

Сегодня не стало даже этого.

Не кусок черной массы, похожей на замазку и называемой хлебом только из-за неимения чего-то другого, а единственная надежда протянуть еще этот день, стать на сутки ближе к весне, дожить до тепла, до возрождения жизни. Не тарелка репродуктора на стене, часто хрипящая и иногда даже ненавистная, а связь с остальным миром, доказательство, что тот существует, что жизнь за пределами их ада есть. Не звук метронома, от которого сначала сходили с ума, а счет секундам спокойствия, надежда, что, пока он стучит, твоя жизнь и жизни тех, кто рядом, не оборвутся по злой воле других, кто сыплет бомбы с неба и расстреливает город из орудий.

Они привыкли к смертям и бомбежкам, почти привыкли к голоду и даже холоду, разучились делать многое, без чего цивилизованный человек своей жизни и не мыслил, но лишиться этих последних доказательств самой жизни не могли…

Первым опомнился почему-то Юрка. Он осторожно тронул Женю за рукав:

– Пойдем на Левашовский, сами посмотрим.

– А ты знаешь, как идти?

– Конечно. Чтобы не плутать, пойдем до Левашовского, а там прямо до самого хлебозавода.

От голода кружилась голова и подкашивались ноги, каждый шаг давался с трудом, но это было правильное решение, ведь и Кировский, и Левашовский проспекты хоть немного чистились от снега, а по небольшим улицам наискосок не пройдешь из-за сугробов.

Местные жители старались обходить хлебозавод стороной и редко ходили в магазинчик при нем, но не потому, что не доверяли или что-то не так, просто возле завода всегда пахло хлебом. Чем еще может пахнуть хлебозавод? В начале голодного времени этот запах обнадеживал, а вот теперь, когда зима перевалила через свою середину, людям, у которых от голода кружилась голова и сводило животы, даже вдыхать этот запах было больно, теряли сознание.

– Как хлебом пахнет, – невольно вздохнула Женька.

Юра обрадовался:

– Это хорошо, если пахнет, значит, пекут.

Он ошибся, пахло, но вчерашним. В тот день не пекли.

Не удалось подвезти торф для 5-й ГЭС, в результате без электроэнергии осталась Главная водопроводная станция. Это в квартирах ленинградцы давно вооружились коптилками и отправились с чайниками и бидончиками к прорубям и колонкам, хлебозаводу нужна энергия для печей и вода для работы. Хлебозавод на Левашовском, как и другие, остался без воды.

Сначала попытались запустить помпу, но та быстро вышла из строя. Насосы не люди, они не могут работать при минус тридцати градусах без остановки только потому, что надо. И тогда нашли другой выход.

Продавец маленькой булочной при заводе поторопила детей:

– За хлебом, что ли? Идите, у меня еще есть немного вчерашнего. Только побыстрей, а то я закроюсь.

Вчерашний – это хорошо, значит, он слегка зачерствел, подсох, не такой глинистый и его чуть больше на карточку получается. Юрка предусмотрительно попросил отоварить на два ближайших дня. Продавщица согласно кивнула. Пока взвешивала, Юра осторожно поинтересовался:

– Завод не работает?

– Сейчас пустим. Воду только натаскаем. Потому и тороплю, чтобы со всеми вместе в цепочку встать. Наши давно уж носят.

– Какую цепочку?

– Насос сломался, люди ведрами по цепочке воду из Невки передают. Давайте быстрей, я тоже пойду.

От Малой Невки до самого завода действительно протянулась людская цепочка, одни внизу на льду черпали воду из большой проруби, другие передавали ведра друг другу.