Читать книгу "Спаситель и сын. Сезон 4 - Мари-Од Мюрай"

– Ну, знаешь! По-твоему, отец будет меня завтраком кормить? – накинулся он на Спасителя.

В случае с Ж-Ж психотерапия наизнанку работала хорошо.

– Ну так слушай, что я тебе скажу: пока не выходишь из комнаты, ты как будто в материнском животе. Ты не родился, а значит, не рискуешь умереть. А раз не рискуешь умереть, то и жить можно не торопиться. Можешь всю жизнь… не жить.

Мыслил Ж-Ж отчетливо.

– Стало быть, если поймешь, что ты смертен, то быстренько начнешь жить, – подвел итог Спаситель.

– Да. Это здорово подстегивает.

– Мотивирует?

Несколько минут Ж-Ж печально молчал.

– Мне надо было заниматься философией.

– И что? Возраст не позволяет?

– Я имел в виду, что надо было сдать выпускной экзамен по философии.

– А теперь такой возможности больше нет.

– Еще чего! – снова разозлился Ж-Ж. – Я имею право сдавать его на общих основаниях. Но что мне это даст?

– Жизнь полна сюрпризов.

Как в прошлый раз, мадам Лучиани поджидала Спасителя за дверью. Она снова была в тревоге.

– И что вы об этом думаете? – спросила она.

– Вы подкрасили волосы, и вам это очень идет.

Мадам Лучиани спросила:

– Правда? – И поправила прядку. – Слегка. Только корни, – прибавила она смущенно.

– Прекрасная мысль. Подумайте немного о себе. Выходные в Париже пошли бы вам на пользу.

– Но… как же сын?

– Ж-Ж не умрет с голоду.

– Жеже? Какая Жеже?

– Извините. Так я называю Жан-Жака. Инициалами его имени.

– Да, конечно. А меня так называли в детстве: Жеже, Жизель.

Теперь настала очередь Спасителя спросить изумленно: «Правда?» Жизнь обожает совпадения и повторы, в которых нет никакого смысла. Зато в выпадениях и забвениях таится очень большой смысл.

Спаситель зашел на кухню сварить себе кофе и заметил на столе листочки, отпечатанные на принтере. Разумеется, он в них заглянул. Статья из Википедии о шизофрении. Многие фразы подчеркнуты.

Развивается в конце подросткового возраста… Наследственная предрасположенность… Нарушение внимания… неспособность следить за уроком, сосредоточиться на фильме… Забывчивость: несделанные задания, пропущенные встречи… Трудности социализации… Раздражительность, неуклюжесть…

«Габен, – подумал Спаситель. – Он что, находит у себя начальные симптомы шизофрении? В любом случае он хочет привлечь мое внимание».

Забрав с собой листочки и чашку с кофе, Спаситель двинулся по темному коридору в рабочий кабинет. Пройдя несколько шагов, машинально оглянулся: привык проверять, хорошо ли закрыта дверь, отделяющая личную жизнь от профессиональной. И явственно ощутил чье-то присутствие.

– Жово? – подумал он вслух.

У него болезненно сжалось сердце. Жизнь порой посылает нам предчувствия… Неужели умер? Или при смерти? Спаситель готов был бежать и звонить в больницу, но его уже ждал пациент после обеденного перерыва, а он к нему уже немного опаздывал. Потом еще консультация, еще… И вот уже час, когда должна прийти Элла. Но кто это?

Это Виржини Кюипенс, мать Эллы, она в одиночестве сидела в приемной.

– Сейчас я все объясню, – начала она, поспешно поднимаясь со стула. – У Эллы были очень нагруженные выходные, она переутомилась и сейчас в кровати. Вы ведь ее знаете, она то получше, то похуже, у нее слабое здоровье.

Спаситель положил руку на плечо мадам Кюипенс, он чувствовал, как она волнуется.

– С вашей стороны очень мило прийти меня предупредить. Посидите у меня немного, раз уж вы пришли.

– Да, спасибо, я немного… не в себе.

– Не в себе?

За любезностью Спасителя таились беспокойство и нетерпение. В субботу Элла должна была поехать на присуждение премии. Что там произошло?

– Дочка, конечно, вам рассказывала, что ее пригласили…

– Да-да, – прервал ее Спаситель.

Мадам Кюипенс начала со множества малоинтересных подробностей: она была очень занята в субботу, а Камиль не мог освободиться к нужному часу, и т. д., и т. п. Она ходила вокруг да около, а Спаситель сгорал от нетерпения.

– Не знаю, получила она премию или нет, – сказала наконец мадам Кюипенс. – Я не поняла, но Камиль был очень доволен. Председательница жюри голосовала за Эллу и сказала, что влюбилась в ее рассказ…

– Чудесно! – Спаситель пришел в восторг.

– Да, но в конечном счете премию получила другая девочка, какая-то Жозефин, почему-то очень хмурая.

Спасителя несколько сбили с толку разноречивые сведения.

– Элла поручила мне вам передать… Я все записала, потому что иначе… – Мадам Кюипенс достала ежедневник и прочитала то, что утром продиктовала ей дочь: – «“В осеннем лесу на развилке дорог…”, я пойду неизведанной. Я буду писателем, и это все изменит».

Элла, полная загадок и тайн.

– Счастье – это умение извлечь пользу из несчастья, – покачал головой Спаситель.

– Я и вас не всегда понимаю, – призналась мадам Кюипенс, застенчиво улыбнувшись.

– А вы, Виржини, как вы себя чувствуете?

У Спасителя была особая манера задавать этот банальный вопрос: казалось, нет для него ничего важнее. Результат был ошеломительным. Виржини расплакалась. Среди рыданий можно было только угадать отдельные слова: Камиль… я знаю… как же это… нет, так нельзя… так не бывает…

Камиль поговорил с женой. Сказал, скорее всего, не всю правду, но начал ее готовить. Сказал ей о раке. О лечении. О надежде. О возможной ремиссии. Сказал о страховке, о продаже предприятия. Понемногу Виржини успокоилась. Она еще всхлипывала, но голос у нее звучал твердо, когда она сказала:

– Я не буду ничего продавать. Я сама могу вести дела, ведь я уже веду их.

– Конечно, – согласился Спаситель.

– Вам, наверное, кажется диким, что я думаю… думаю… как будет после…

– Вы все делаете правильно. Стараетесь приготовиться к любым неожиданностям, потому что вы человек ответственный.

Взгляд Виржини терялся в неведомых далях, отыскивая дорогу, по которой она пойдет. Дорогу одинокой женщины, которая отвечает за предприятие и растит двух дочерей.

Мадам Кюипенс ушла, и у Спасителя наконец выдалась минутка позвонить в отделение интенсивной терапии. К телефону подошла медсестра с сильным иностранным акцентом, фамилия Жовановик ей ничего не сказала.

После того как Спаситель описал ей старика, она сообразила, о ком идет речь.

– А, да-да, старый господин. Его здесь больше нет. В боксе никого. Больше ничего не могу вам сказать. Звоните.