Читать книгу "Инкогнито. Тайная жизнь мозга - Дэйвид Иглмен"

Самое интересное было, когда я беседовал с участниками после окончания эксперимента. Я спрашивал их, что они делали во время игры и почему они это делали. Я был удивлен, выслушивая причудливые объяснения, например: «Компьютеру нравилось, когда я переключался туда и сюда» или «Компьютер пытался наказать меня, так что я поменял свой план игры». Однако описания игроками собственных стратегий не соответствовали тому, что они делали на самом деле (оказывалось, что они были крайне предсказуемы)[232]. Их слова не соответствовали и поведению компьютера, которое определялось исключительно формулой. Тем не менее сознательный разум испытуемых, неспособный поставить задачу для налаженной зомби-системы, лихорадочно искал нужное повествование. Участники не лгали; они давали наилучшее объяснение из возможных — в точности так, как пациенты с разделенным мозгом или люди, страдавшие анозогнозией.

Разум ищет закономерности. Согласно термину, придуманному популяризатором науки Майклом Шермером, разумом движет закономерничество — стремление отыскать структуру в бессмысленных данных[233]. Эволюция благоприятствует поиску закономерностей, поскольку позволяет уменьшить количество загадок для быстрых и эффективных программ в нейронных сетях.

Чтобы продемонстрировать закономерничество, исследователи из Канады показывали испытуемым лампочку, которая включалась и выключалась случайным образом, а потом просили выбрать, какую из двух кнопок и когда нужно нажимать, чтобы сделать это мигание более регулярным. Участники пробовали различные схемы нажатия, и в конце концов свет начинал мигать через правильные промежутки времени. Они преуспели! После этого исследователи попросили испытуемых рассказать, как они это сделали. Субъекты эксперимента подробно объясняли свои действия, хотя на самом деле нажатие на кнопки совершенно не было связано с работой лампочки: мигание постепенно становилось регулярным безотносительно к тому, что делали люди.

Еще один пример сочинительства историй перед лицом смущающих данных — сны, которые выглядят как интерпретационная накладка поверх ночных бурь электрической активности в мозге. Одна из популярных моделей в нейробиологической литературе предполагает, что сюжеты снов сшиваются воедино из принципиально случайной активности — разрядов групп нейронов в среднем мозге. Эти сигналы вызывают к жизни сцены в торговом центре, распознавание любимого человека, чувство падения или ощущение откровения. Все эти моменты динамически сплетаются в историю, и по этой причине после ночи случайной активности вы просыпаетесь, поворачиваетесь к своему партнеру и ощущаете, что сюжет слишком причудлив, чтобы его пересказать. Еще будучи ребенком, я постоянно удивлялся тому, что персонажи в моих снах имели конкретные особенности, что они появлялись с такими быстрыми ответами на мои вопросы, что они создавали столь удивительные диалоги и формулировали столь изобретательные предложения, — всевозможные вещи, которые я бы не создал «сам». Много раз во сне я слышал новую шутку, и это сильно меня впечатляло. Вовсе не потому, что она оказывалась такой уж смешной при свете дня (это не так), а потому, что шутка — как раз не то, что, на мой взгляд, я мог бы выдумать. Тем не менее (по крайней мере, это можно предположить) именно мой мозг, а не чей-то еще стряпает все эти интересные сюжеты[234]. Как и пациенты с разделенным мозгом или судья Дуглас, сны — это подтверждение того, что мы умеем спрясть единое повествование из множества случайных нитей. Ваш мозг превосходно умеет сохранять клей для такого объединения — даже перед лицом весьма несогласованных данных.

Почему у нас вообще есть сознание?

Большинство нейроученых изучают модели поведения у животных: как слизень отдергивается в случае прикосновения, как мышь реагирует на вознаграждение, как сова определяет местоположение источника звука в темноте. По мере уяснения этих схем обнаруживалось, что все это исключительно зомби-системы — структуры, которые на определенный входной сигнал отвечают соответствующим выходным сигналом. Если наш мозг составлен только из таких схем, почему есть чувство, что мы живые и сознательные? Мы, наверное, должны вообще ничего не ощущать, как зомби?

Двадцать лет назад нейробиологи Фрэнсис Крик и Кристоф Кох задались вопросом: «Почему наш мозг не состоит только из набора специализированных зомби-систем?»[235] Другими словами, почему мы вообще что-то осознаём? Почему мы не просто обширная совокупность автоматизированных вшитых подпрограмм для решения задач?

Ответ Крика и Коха (схожий с моим в предыдущих главах) таков: сознание существует, чтобы контролировать автоматизированные «чужие» системы и распределять управление. Любая система автоматизированных подпрограмм, достигающая определенного уровня сложности (человеческий мозг явно удовлетворяет этому условию), требует высокоуровневого механизма, способного обеспечивать сообщение между частями, раздачу ресурсов и распределение контроля. Как мы видели ранее в примере с теннисистом, который учится подавать, сознание — это генеральный директор компании: он дает указания высокого уровня и определяет новые задачи. В этой главе я рассказал о том, что руководитель не обязан понимать программное обеспечение, которое применяется в каждом отделе его организации; он не обязан видеть все регистрационные журналы и квитанции продаж. Он должен всего лишь знать, кому нужно позвонить в случае необходимости.

Пока зомби-подпрограммы работают без перебоев, генеральный директор может спать. Он звонит только тогда, когда что-то идет не так (например, отделы неожиданно обнаруживают, что их бизнес-модели с треском проваливаются). Подумайте, когда ваше сознание появляется на сцене? В тех ситуациях, когда события в мире нарушают ваши ожидания. Когда ситуация соответствует потребностям и умениям ваших зомби-систем, вы не осознаёте большую часть того, что находится перед вами; когда же они внезапно не могут справиться со своим заданием, то вы осознаёте наличие проблемы. Вылезает генеральный директор, который ищет быстрые решения, обзванивая всех, чтобы найти того, кто справится с проблемой лучше всего.