Читать книгу "Украденное лицо - Тара Изабелла Бертон"

Она выскребает ящики письменного стола. Швыряет на расстеленное одеяло степлеры, клеящие карандаши и ручки.

И тут Луиза находит, что искала. Заляпанную деревянную коробочку у стенки книжной полки Лавинии.

Конверт.

Связку писем.

Есть вещи, которые человеку лучше не знать. Время и то, как ты умрешь, это первое, или же то, трахнешь ли ты свою мать и убьешь ли ты своего отца. О чем шепчутся за твоей спиной. Как обзывает остальных твой любимый человек. Есть причина, по которой люди могут вести себя в этом мире как общественные животные, и в немалой степени она обусловлена массой вопросов, которых умные люди предпочитают не задавать.

За четыре года Рекс написал Лавинии двести писем.

Большинство из них относятся ко времени, когда им было по шестнадцать, семнадцать, восемнадцать лет – до того, как они поступили в университеты. Он писал их перьевой ручкой и зелеными чернилами. Запечатывал их – по краям еще остался потрескавшийся сургуч.

Письма неловкие и неуклюжие. Они претенциозны. Полны литературных аллюзий, о которых Луиза уже знает, и неточных цитат. Он даже писать толком не умеет.

Это самые прекрасные письма, которые Луиза когда-либо читала.

Она говорит себе, что прочтет только одно: Дорогая моя Лавиния! Как же хорошо, что мы сегодня днем посмотрели выставку Климта в Новой галерее – и сама не знает, почему не смеется, но думать может лишь о том, как они идут с Виргилом Брайсом по девонширскому лесу, она держит его за руку, потягивает сигарету и смотрит перед собой, пока он не поворачивается к ней и не говорит: Ну, если уж тебе так невтерпеж…

Я не знал, написал Рекс Лавинии в тот вечер, когда они оба лишились девственности в захудалой гостинице в «Утюге», что люди могут испытывать друг к другу такие сильные чувства.

Мне страшно, пишет Рекс Лавинии вечером перед отъездом в колледж, что реальный мир сокрушит нас.

Мне страшно, что ничто в этом мире не станет значить для меня столько же, сколько это.

Луиза не спит до утра, читая письма.

Он писал ей о местах, куда они отправятся, куда они уже никогда не поедут, и Луиза не видит ответов Лавинии, но она их представляет – они написаны у нее в сердце и на линиях на ладонях.

Я хочу жить по-настоящему, пишет Лавиния в каждом письме, которое Луиза не может прочесть. Все, чего я хочу, – это жить.

Она засыпает на рассвете прямо на полу, окруженная разбросанными повсюду письмами, словно диском-мандала, словно нимбом.

Лавиния пишет в статусе «Фейсбука», как же ей нравится на природе.

Лавиния снимает со своего банковского счета еще пятьсот долларов в сомнительном заведении в Инвуде неподалеку от фургона.

На ней темные очки.

Луиза проживает еще одну неделю.

Лавиния шикарно проводит время на природе. Лавиния занимается йогой. Лавиния отправляется в музей современного искусства в Биконе и выкладывает все о пауке Луизы Буржуа и о том, как тот заставил ее по-иному задуматься о злости. Лавиния учится познавать то, что она не может изменить. Лавиния открывает для себя душевное спокойствие.

Луиза сидит в квартире, читает письма, пытаясь не зашвырнуть их в другой конец комнаты.

Вечером торжества у Хэла по случаю Дня независимости Рекс пишет Луизе сообщение, что мероприятие официальное и требует вечернего туалета.

Извини, пишет он, Хэл только что так решил.

У Луизы есть лишь одежда Лавинии.

У Лавинии очень много платьев. Луиза это уже, конечно, знает, однако она никогда не оценивала, насколько же их много. Она никогда не забиралась к Лавинии в шкаф и не запускала лицо в шелк, дамаст или бархат каждого из них. Там винтажные, вечерние и элегантные классические платья для коктейлей. Луиза никогда не видела Лавинию в коротком, хорошо пошитом платье, которое надевают с жемчугами.

Луиза закутывается во все платья сразу.

Луиза раскладывает на постели одно из платьев.

Оно по-прежнему хранит ее запах.

Она надевает серьги Лавинии. Надевает туфли Лавинии.

Ей, кажется, страшно смотреть на себя в зеркало – так сильно она похожа на Лавинию. Приходится прикасаться к лицу, чтобы убедиться, что она – это она.

Она надевает корсет Лавинии, и так странно натягивать его самой, не чувствовать прикосновений пальцев Лавинии к коже, без Лавинии, пудрящей ей щеки и смахивающей пудру с губ и с подбородка.

Она накладывает румяна, тушь для бровей и ресниц, подводит глаза, проделывает все, что она совсем не привыкла делать сама.

Красит губы бордовой помадой Лавинии. Корчит гримаску. Посылает зеркалу воздушный поцелуй, словно Лавиния стоит по ту сторону и это единственный способ до нее добраться.

У Луизы дрожат пальцы, но она все же идеально красит губы, вписываясь в линию рта.

Лавиния читает Генри Торо.

Лавиния цитирует Уолта Уитмена.

Где-то далеко она сидит у камина.

Генри Апчерч живет в доме «Дакота». Сейчас он обитает в Амагансетте, и хотя у Хэла есть квартира в Трайбеке, которую он делит с приятелем из Дирфилда, который работает в «Голдмане», гостей Хэл принимает исключительно в «Дакоте».

Раньше Луизе никогда не доводилось бывать в таких прекрасных домах.

Окна выходят прямо в парк. Потолки такие высокие, что Луизе приходится вытягивать шею, чтобы разглядеть люстры. Пояски под карнизами, деревянные полы и комната, где нет вообще ничего, кроме книг, и тут есть свободное место. Места так много, что там можно двигаться, не стесняясь, и Луиза раньше не понимала, что это за роскошь – свободное место.

Хэл везде развесил американские флаги.

Он расстелил их на диванах. Они свисают с портретных рам. Он повесил в каждом дверном проеме безвкусные знамена. Флаги покрывают в доме все, кроме трех портретов на стене под камином.

– Иеремия Апчерч. Генри Апчерч – третий, как оказалось. Принц Хэл.

Хэл в коридоре – в галстуке-бабочке. Он почти симпатичный.

Хэл в гостиной – в цилиндре цвета национального флага, в розовой рубашке и ярко-синих брюках. На бабочке у него узор из красных слоников, который дико контрастирует со всем его одеянием, и блейзер с розовыми заплатами на рукавах. В руках у него незажженный бенгальский огонь и красно-бело-синий казу-свистулька.

– Вы только посмотрите. – Хэл разглядывает ее. – Смотритесь так, как будто вы своя.

Луиза улыбается.

– Значит, Рекс все-таки сдался. – Хэл жадно отхлебывает из красного пластикового стаканчика. – Что? Это американская традиция!

Он протягивает ей стаканчик и достает из кармана блейзера фляжку.