Читать книгу "Магистр. Багатур - Валерий Большаков"

Бату и Субэдэй переглянулись, улыбаясь довольно. Больше шаманка не сказала ни слова. Подобрав орудия для камлания, она вышла вон.

Батый задумчиво поглядел ей вслед, оглаживая усы и бородку, а затем обратил своё благосклонное внимание на Олега.

— Менду,[113] нукер Хельгу, сын Урмана, — усмехнулся он. — Если ты потревожил меня по пустякам, будешь наказан.

— Байза,[114] хан Бату, сын Джучи, сына Тенгиз-хана, — сказал ему в тон Сухов, неторопливо опускаясь на колени. — Моя находить в степи воина Сорган-Шира. Он не доехать до твой шатёр, он умереть. Сорган-Шира говорить через меня к тебе — князь рязанский идти войной. Он шибко-шибко быстро вести войско в половину тумена и будет здесь скоро.

Хан вскочил, сжимая кулаки и щуря глаза, и без того узкие.

— Растопчу это коровье дерьмо! — еле выговорил он в бешенстве. — Достану, вырву печень коназа и скормлю собакам!

Субэдэй-багатур выразил свои чувства, издав громкое сопение, а его единственный глаз до того налился кровью, что стал походить на рубиновую пуговицу.

— Ступай, Хельгу, — отрывисто сказал Батый.

Олег встал, поклонился и сказал:

— Будь славен, победоносен и многолетен, великий.

Хан кивнул ему милостиво, а Субэдэй проворчал в спину Сухову, подбиравшему саблю:

— И не болтай там языком, как овца курдюком.

Олег ответил поклоном и удалился. Лишь пройдя сквозь строй кешиктенов к радостно фыркавшему савраске, Сухов выдохнул с облегчением. Держись, человече, подальше от королевских палат и ханских шатров! Проживёшь дольше.

Олег вернулся к юрте Изая Селуковича, но войти, чтобы испить полный аяк кумыса — что-то в горле пересохло, — не успел. Завыли рога, заревели хриплые трубы, зарокотали барабаны. Зычные голоса порученцев-туаджи разнесли любимую присказку Чингисхана, обычно произносимую перед повелением войску:

— Слушайте, тумены непобедимые, подобные бросающимся на добычу соколам! Слушайте, тумены драгоценные, как каменья на шапке великого хана! Тумены единые, как сложенный из камней высокий курган! Слушайте, багатуры, подобные густой чаще камышей, выросших тесными рядами один подле другого! Исполняйте волю Священного Правителя! Только его слова мудры, только они приносят победы, только его приказы доставят вам обильные богатства, тысячные стада и немеркнущую славу!

Во всех концах становища поднялись голоса:

— Слушайте слова Великого Воителя! Слушайте почтительно и с трепетом!

Семь туменов упали на колени, касаясь руками земли, и, подняв голову, слушали объявление приказа:

— Великий повелевает тумену пресветлого хана Гуюка спешно двинуться вперёд, найти в степи войско оросов, загородивших нам путь, и раздавить его! Если Гуюк-хану будет сопутствовать удача, он первым поведёт своих нукеров на Резань! Войска пойдут широкими крыльями, самый левый — Гуюк-хан, самый правый — Шейбани-хан! Хуррагш!

На мгновение зависла тишина, а после низким рыком откликнулись все тумены разом, потрясая степь:

— Ху-урра-агш!

…Монгольское войско продвигалось отдельными туменами, между которыми постоянно сновали гонцы. Конные разведчики скакали впереди, то и дело поднимаясь на отлогие холмы, и подавали знаки, кружась на месте, — всё спокойно!

Чтобы не разрывалась связь между отрядами, без устали трудились сигнальщики, маша чёрными и белыми флажками. В сумерках и ночью они передавали сообщения с помощью горящих факелов.

Шли тумены сакмой — широким степным шляхом, по отлогому берегу реки Лесной Воронеж. Земли вокруг или раскатывались заснеженной плоскостью, или приподнимались низкими холмами с длинными и пологими склонами.

То ли Субэдэй, то ли сам Бату отметил бдительного тургауда — молодой чёрноусый кешиктен привел для нукера Хельгу лошадь Сорган-Ширы, передал его лук и доспех и удалился, коснувшись пальцами правой руки сердца, губ и лба.

Так у Олега появился второй конь. Хотя хвастаться тут было особо нечем — иные из нукеров вели за собой по пять, даже по десять запасных коней.

В поход на «коназа Резана» Сухов снарядился от и до: у него были резак и напильник для заточки наконечников стрел, крючок с леской, бечёвка, железный котелок, две кожаных фляги — одна для воды, другая для кумыса. И два полных колчана — шестьдесят стрел ровно. Половина — срезни для «кровопускания», половина — с гранеными, калёными жалами, пробивавшими кольчугу.

С луком Олег дружил не особо. В человека мог попасть, но не за сотню алданов,[115] как лучшие стрельцы-мэргены. Да и норму — выпустить восемь-десять стрел в минуту — он ни за что не осилил бы. Ведь стрелы надо не просто выпустить, а попасть ими в цель! Убить!

Монголы этому искусству буквально с трёх лет учились, куда уж с ними тягаться взрослому неучу… Но и в отстающих числиться Сухову тоже не хотелось.

И вот на каждом привале Изай доставал старый щит, плетённый из ивняка, вешал его на дерево, а Олег вооружался луком Сорган-Ширы и метал стрелы в цель.

Одно хорошо — растягивать лук надо было левой рукой. Если бы напрягать пришлось правую, то он бы не смог удержать в ней меч — так уставали мышцы. Да и то сказать, лук разгибался с усилием в три пуда — это всё равно что поднять не самого худого отрока на уровень плеч. Одной-то рукой!

Его тренировки всегда собирали толпу зрителей — нукеры развлекались вовсю, весело обсуждая каждый выстрел, давали насмешливые советы, но Сухов не обращал на них внимания. Пускай себе зубоскалят. И, надо сказать, его упорство было оценено — сам Субэдэй-багатур похвалил его за настойчивость и волю. Ведь не всякий способен после трудного перехода найти в себе силы для занятий. Но за день до битвы Изай Селукович отменил тренировку: копи, дескать, силы, они тебе пригодятся, Хельгу, сын Урмана…

…На ночёвку устраивались по-простому. Даже для Бату-хана установили не шатёр, а походную юрту. К ночи поднялся ветер, повалил снег, но бравые нукеры не пугались буранов. Олег, как все, выкопал яму в снегу, разжёг в ней костёр, а после устроился на тёплом месте, постелив вместо простыни попону, расправил обычно засученные рукава шубы, свернулся, как медведь в берлоге, да и заснул.

Ветер намёл над ним сугроб, а к утру стих. Едва хмурый рассвет пробил полог туч, и занялась заря, перекрашивая в розовый цвет белую степь, явился бравый Эльхутур.

— Изай! — воскликнул он. — Ойе, Изай!

Сугроб рядом с заиндевевшим гнедком зашевелился, и пред очи джагуна явился его десятник-арбан.

— Ойе, слушаю!

— Я уже почти всю сотню объехал! Зачем медлишь?