Читать книгу "Возвращение в гражданское общество. Социальное обеспечение без участия государства - Дэвид Дж. Грин"

Получается, что британский народ исповедует ценности, которые не имеют четкого выражения и даже не вполне осознаны, но тем не менее определяют его предпочтения в ходе выборов? Можно ли утверждать, что мы привержены традиционным гражданским добродетелям – честности, чувству долга, самопожертвованию, достоинству, служению другим, самодисциплине, самосовершенствованию, уважению к людям, принципиальности, смелости, прилежанию и патриотизму, – апеллирующим ко всему лучшему, что есть в человеческой природе?

Серьезное наступление на традиционные ценности началось в 1960-х годах. Люди, выросшие до этого периода, сохранили память о прошлом, воспитывались в духе диалога поколений. Кроме того, сегодня многие еще помнят самопожертвование британцев в годы войны, когда люди рисковали жизнью из любви к родине. Они любили свою страну не потому, что «родина есть родина, права она или не права», а потому, что Британия отстаивала свободу и вела справедливую войну против жестокой тирании.

Несмотря на попытки некоторых преподавателей (таких, правда, меньшинство) принизить героев прошлого, многие молодые люди и сегодня в состоянии отождествить себя с матросами, стоявшими у орудий у Трафальгара и вдохновлявшимися призывом Нельсона «Англия ждет, что все мы исполним свой долг». Этих слов адмиралу было вполне достаточно. Он знал, что может рассчитывать на мужество, преданность долгу и высокие моральные качества своих подчиненных.

Молодежь сейчас, конечно, читает меньше, но книги классиков английской литературы по-прежнему общедоступны и пользуются спросом, напоминая людям о ценностях, которым традиционно отдают предпочтение в нашей стране. Часто говорят, что традиционные ценности подрывает поп-культура, и в какой-то степени это верно. Но и популярная культура не всегда прославляет нигилизм. Например, в фильмах о Грязном Гарри с Клинтом Иствудом герой выступает на стороне традиционных ценностей. Подонок есть подонок – не важно, живет он в неблагополучном или богатом районе, – и такие типы неизбежно знакомятся с оправданным насилием иствудовского персонажа. «Грязный Гарри» прославляет насилие, но его объектом становятся антиобщественные элементы.

Зачастую приходится слышать и много упреков в адрес телевидения, но влияние телевидения не является однозначно негативным. В исторических постановках, характерных для британского телевидения, наших предков часто показывают людьми добродетельными, трезвыми, приверженными самодисциплине и самосовершенствованию, напоминая нам, что еще полвека назад наши соотечественники считали, что за родину стоит пожертвовать жизнью.

Британское общество остается открытым, и, несмотря на все усилия демагогов, множество людей имеют возможности познать традиционные ценности в достаточной мере, чтобы те продолжали жить и в нашей памяти, и в нашей практике. Именно из этого источника черпала силу г-жа Тэтчер, именно этим объясняется тот факт, что женщина, не проявлявшая на публике теплоты, способной привлечь людей, и как личность не пользовавшаяся особой любовью соотечественников, тем не менее была популярна. Она напоминала британцам о собственном прошлом, она внушала им, что твердость – важнейшая черта британского национального характера и положение «больного человека Европы» для нашей страны ненормально. Это состояние стало результатом ошибочного отказа от ценностей и институтов, верой и правдой служивших нам не одно столетие.

Стремление возродить традиционные ценности было одним из элементов тэтчеризма, и это отчасти объясняет его успех. Однако у концептуальной платформы 1980-х была и другая сторона, позволяющая понять, почему «тэтчеровская революция» все-таки была построена на песке. Ее лозунги были чересчур материалистическими, т. е. основанными на конкретном материализме конкретного направления экономической теории, рассматривающего людей как акторов, стремящихся к «максимальной полезности», т. е. максимальному удовлетворению собственных потребностей. Подобная модель, возможно, представляет собой полезный инструмент для объяснения некоторых (но отнюдь не всех) форм поведения в бизнесе, но она не учитывает такой вещи, как свобода, и не охватывает всего многообразия идеалов, страстей, мотивов, обязанностей, надежд, сомнений и страхов, составляющих реалии нашей жизни.

Иллюстрацией этого изъяна могут служить реформы, осуществлявшиеся на заключительном этапе эпохи тэтчеризма. Для сторонника свободы связаная с НСЗ проблема заключается в том, что государство относится к гражданам как к малым детям, которых необходимо защищать от любых забот – якобы бесплатно, но на деле за их же счет. Таким образом, с точки зрения гражданственного капитализма цель реформы должна была состоять в возврате к личной ответственности людей за собственное здравоохранение, а государству следовало бы сосредоточиться на защите бедняков (подробнее мы остановимся на этом ниже). Однако правительство смотрело на ситуацию по-другому. Оно прежде всего хотело обеспечить качество услуг, за которые оно платит, и потому навязало обществу внутренний рынок в сфере здравоохранения.

Стоит вспомнить и о тэтчеровских реформах в сфере образования. Реальная проблема здесь заключается в том, что «государство всеобщего благосостояния» во многом сняло с родителей ответственность за воспитание собственных детей, подрывая тем самым институт семьи – главную ячейку свободного общества. Правительство, однако, отчасти руководствовалось таким же, как и у социалистов, недоверием к родителям – которые, как оно считало, не способны сделать правильный выбор, – а также поверхностными представлениями о человеческой природе. Оно использовало «потребительскую» риторику и стремилось к тому, чтобы деньги направлялись туда, куда выберут родители. Однако правительство не говорило о восстановлении ответственности родителей и не апеллировало к особой связи между родителями и детьми, чтобы привлечь к делу перестройки нашего школьного образования такую мощную силу, как родительский энтузиазм.

Идеал свободы отнюдь не исчерпывается рынком. Его сторонники традиционно стремились к созданию и укреплению институтов, способствующих самосовершенствованию людей. Когда в середине XIX века главные защитники свободы поставили принцип laissez-faire во главу угла своей философии и начали изображать людей как стремящихся в первую очередь к удовлетворению собственных потребностей, она утратила моральную силу. И эта моральная сила до сих пор не восстановлена.

Некоторые сторонники свободного рынка с сомнением относятся к подобной аргументации. Так, когда в разговоре с одним экономистом я высказал предположение, что рыночные реформы 1980-х увенчались лишь частичным успехом, поскольку не основывались на принципе личной ответственности людей и не ставили целью их нравственное самосовершенствование, он заметил: «А не это ли Джордж Блейк (британец-коммунист, изменивший родине и работавший на советскую разведку) говорил о коммунизме?» Блейк, судя по всему, считал, что коммунизм можно построить только в том случае, если люди станут совершеннее. Но сторонники гражданственного капитализма никогда не хотели создать «нового человека». Они стремились вдохновлять людей, а коммунисты начали с навязывания всем своих идеалов и вскоре стали считать тех, кто не желал им подчиняться, порочными по самой своей природе, тем самым обосновывая репрессии и убийства.