Читать книгу "Еретики и заговорщики - Максим Зарезин"

Как мы видим, Булев, судя по содержанию его «просветительской программы», ничем не отличался от Схарии, — это такой же ересеучитель с обычным для того времени набором лжеучений, только не в караимской, а в католической упаковке, так же исполненный предрассудками, характерными для эпохи Ренессанса. Вдобавок к этому, Булев проповедовал ненавистную на Руси идею церковной унии. Карпов предстает перед нами таким же активным адептом еретического учения, каким в свое время изображался Курицын. Однако ни Карпову, ни Булеву, ни его покровителям — Траханиоту и Геннадию — никто не спешил предъявлять обвинения в связях с врагами православия.

Явственно прослеживаются связи с окружением Деспины владыки Геннадия, чья эпистолярная активность выходит далеко за рамки епархиальных забот. Так — новгородский архиерей запрашивает государева посла Дмитрия Траханиота о том, как вопрос о счислении лет решается католической церковью. Благодаря посредничеству Юрия Траханиота Геннадий вступил в контакт с имперским послом Георгом фон Турном, прибывшим на Русь в 1490 году, и получил у него подробную информацию о преследовании тайных иудеев в Испании.

Эти факты приводятся во многих исследованиях, посвященных эпохе Ивана III, но авторы почему-то оставляют их без комментариев. Между тем поведение Геннадия не имеет аналогов в отечественной истории — ни один московский митрополит (что там говорить о епархиальных владыках) не привлекал для своих нужд великокняжеских дипломатов, не выписывал себе на службу иноземцев, как это было в случае с доминиканцем Вениамином, и не завязывал сношения с послами зарубежных государств. Международные связи всегда были исключительной прерогативой великого князя, даже если касались они сугубо церковных вопросов.

Иноверцы, идущие в ад. Фрагмент фрески

Когда при Василии III москвичам понадобился сведущий человек для перевода греческой Толковой Псалтыри, то на Афон послали посольство от имени великого князя с просьбой прислать на Русь искомого грамотея. Выбор афонских отцов пал на Максима Грека, и когда тот выполнил свою работу, то стал проситься на родину у своего непосредственного работодателя — великого князя. В правление того же Василия III один из преемников Геннадия на новгородской архиерейской кафедре — будущий митрополит Макарий — приступил к собиранию «всех чтомых на Руси книг» — свод, именуемый «Великие Четьи минеи». Величайшему книжнику Макарию, пользовавшемуся полным доверием Василия III, вряд ли даже в голову могла прийти мысль привлекать иностранных корреспондентов, дабы получить интересующие его сведения.

В нашем случае архиепископ Геннадий является распорядителем и покровителем переводного дела, а правительственный переводчик Дмитрий Герасимов производит главную часть работы. Именно Герасимова новгородский владыка посылает в Италию «некиих ради нужных взысканиих», где тот, как полагает А. И. Соболевский, находился в свите посла Дмитрия Ралева. Исследователь предполагает, что в переводах искомой Геннадием литературы участвовал и Юрий Траханиот. Геннадий сообщил, что по возвращении в Новгород он щедро вознаградил Герасимова за его труды. Интересно, на чьи средства правительственный чиновник ездил по заданию любознательного владыки в Рим и Флоренцию, жил там и работал два года — сдается, что не за счет архиепископской казны.

Геннадию помимо несомненного темперамента и широты кругозора для воплощения амбициозных планов весьма пригодились важные связи в Кремле в лице братьев Траханиотов. Стоит добавить, что именно Юрий Траханиот рекомендовал великому князю Николу Булева, который опять же оказался под началом Геннадия. Вместе с Булевым в Новгороде приступил к работе любекский печатник Бартоломей Готан, также завербованный Юрием Траханиотом. Не исключено, что владыке предоставили карт-бланш для ведения просветительской работы в обмен на отказ от участия в антиеретической кампании, либо те же Траханиоты убедили Ивана III и Зосиму, что лучше направить кипучую энергию Геннадия в созидательное русло, закрыв глаза на некоторые отступления от традиций.

Но факт остается фактом — экстравагантные — в тех конкретных исторических условиях — поступки новгородского владыки сошли ему с рук. Всемогущественные и коварные еретики, как нам представляет их партия охранителей и их позднейшие апологеты, снова упустили верный шанс поквитаться со своим обидчиком, например, приписав Геннадию Гонзову связь с иностранной разведкой. Именно в этом преступлении, в числе прочих напраслин, придворные интриганы обвинят впоследствии Максима Грека.

Изощренные и беспринципные супротивники православия не обратили против Геннадия его тесные связи с католиками. А ведь имелись достаточные — при большом желании — основания возбудить дело о ереси «латинствующих», припомнив Гонзову все, начиная с конфликта 1478 года, когда он выступил против митрополита Геронтия при освящении Успенского собора, ходившего с крестами вокруг церкви «не по солнечному всходу».

В полемическом сочинении о порядке освящения храмов, составленном в 1481 году, утверждалось, что ходить «посолно» — «есть ересь и Святому Писанию сопротивно». И после смерти Геронтия «хождение посолонь» расценивалось как уподобление католикам, если судить по краткой статье в составе сборника, датируемого 1490/91 годом: «Аще ли кто от священник начнет инако мудрьствовати, яко же еретицы фрязи, анафема таковаго, и послушающеи его, яко единомысленници с ними осудятся». Правда, в 1478 году на Геронтия ополчился сам Иван III, но что стоило злобесным еретикам «забыть» об этом обстоятельстве и поступить со своими противниками так же, как они поступали с ними.

Инквизиторы без границ

Как мы знаем, любознательный новгородский владыка расспрашивал об опыте испанских коллег у Георга фон Турна летом 1490 года. Но сведения о деятельности инквизиции могли проникнуть в Москву еще раньше. В конце лета 1482 года в Италию отправилось посольство Мануила Доксаса (Ангелова), которое озаботилось наймом искусных мастеров. Посол вернулся на Русь не позже лета 1484 года.

Первые аутодафе — торжественно обставленные сожжения еретиков, приговоренных святейшим трибуналом, состоялись в Севилье в феврале 1481 года. В течение первых десяти месяцев было сожжено 298 человек. Как раз в то время, когда Доксас находился в Италии (конец 1483 — начало 1484 года), одной из горячо обсуждавшихся тем стали трения, возникшие между испанским двором, всячески поощрявшим усердие инквизиторов, с одной стороны, и папским престолом — с другой. Римская курия стремилась, правда не слишком настойчиво и последовательно, подостудить их пыл и ввести шокировавший европейскую общественность «святейший» террор в некие цивилизованные рамки.

Сикст IV в своей Булле от 2 августа 1483 года напоминал «возлюбленнейшим во Христе» Фердинанду и Изабелле, что сострадание к виновным более приятно Богу, чем строгость, которую хотели к ним применить, как это доказывает пример доброго пастыря в Евангелии, который бежит искать заблудшую овцу. Вследствие этого понтифик обязывает монаршью чету обращаться благосклонно с теми из их подданных, которые сделали бы добровольные признания.