Читать книгу "17 потерянных - Нова Рен Сума"

Она отпустила мои руки и села рядом.

– Расскажи мне, – попросила она. Она сказала это, глядя на меня как на младенца, единственного человека в ее мире, а она словно была единственным человеком в моем. Я сосредоточила взгляд на одной из ее татуировок – на стае парящих на шее птиц. Чтобы успокоиться, я пересчитала их – я всегда так делала, когда была помладше: девять. Девять птиц. Или их было десять? Десять. Я совсем забыла о десятой птице, прятавшейся за ухом.

Десять птиц, как и отложилось у меня в памяти.

Этого было достаточно для того, чтобы я заговорила.

– Все дело в девушке, – начала я. – Я увидела объявление о ее пропаже, а затем разузнала о ней побольше в интернете. Она не отсюда, но исчезла из одного места неподалеку. Считают, что она убежала, но она этого не делала. С ней что-то случилось, ей нужна помощь, я точно знаю. Ее никто не ищет. Всем наплевать.

Мама пыталась убрать с лица все эмоции, но под ее кожей что-то подергивалось. Жилы на шее напряглись, птицы пришли в возбуждение, а я продолжила говорить.

Я рассказала об Эбби – обо всем, кроме того, что разговаривала с ней; что видела ее, и слышала, и могла прикоснуться к ней. Не рассказала, что не стала прикасаться, решив, что она привидение. И начала гадать, а существует ли способ – когда ты в беде, когда тебя кто-то захватил и ты не можешь вырваться – достучаться до кого-то. Может, это происходит, когда ты спишь, являя собственный образ человеку, который, как я, способен увидеть его. У меня не было рационального научного объяснения тому, что призрак исчезнувшей, но, возможно, все еще живой девушки оказался у меня в фургоне, а затем в спальне, и я не знала, как изложить маме эту часть истории. И потому опустила ее.

Но поведала остальное: я призналась, что разговаривала с молодым человеком Эбби. Что ездила в пайнклиффский полицейский участок, но мне не удосужились помочь. Призналась в том, что встречалась с наставницей Эбби, работавшей в летнем лагере, и с ее бабушкой и дедушкой, и именно для этого ездила в Нью-Джерси. У меня велосипед Эбби, который остался после нее и который я храню в гараже. (Еще у меня была ее подвеска, но об этом я предпочла умолчать.) Когда я наконец закончила, то увидела, что глаза мамы помутнели – она размышляла над услышанным. Билли сидела, не мигая, впившись в меня горящим взглядом, словно тоже решала, как на все это реагировать. Она сидела на кофейном столике, и ее пушистый хвост слегка подрагивал.

Мама тщательно подбирала слова:

– Ты говоришь, что знаешь. Откуда ты знаешь?

– Я просто… знаю.

– Откуда, Лорен? Объясни.

– У меня такое чувство. – Выражение ее лица не изменилось, хотя птицы на шее пришли в волнение. – Мне приснился сон.

– У тебя был сон или чувство? Ты рассказала не все?

– Нет. Да. И то и другое. У меня был сон и чувство. У нее все плохо. С ней что-то не так. Я знаю.

– Ты хочешь снова обратиться в полицию? Давай я позвоню вместо тебя? – Она поверила мне. Моя мама поверила, что я говорю правду.

Мне сразу стало значительно легче, захотелось снова лечь и на сегодня ограничиться этим разговором. Но, с другой стороны, хотелось продолжить его и рассказать маме о своих снах. О других девушках. Обо всем. О том, что я знала о них, хотя не должна была знать. Хотелось поделиться каждым воспоминанием, которым они поделились со мной.

А затем я кое о чем вспомнила. Это пришло мне в голову, когда она предложила позвонить в полицию.

– Может, на этот раз мы попросим к телефону полицейского Хини? Мы встретили его с Джеми в лагере. Он был там – он нас нашел. И заставил уехать, обвинив в нарушении права частной собственности. Но он запомнил Эбби. Он знал, что она исчезла. Знал о велосипеде. Мы должны позвонить ему. Мне не удалось встретиться с ним в участке.

– Хорошо, – сказала мама. Она взяла блокнот и записала: Хини. Хинни? Хийни? Мы не знали, как правильно пишется его имя.

Я по-прежнему не могла понять выражения ее лица.

– Сначала покажи девушку, – попросила она. – Эту Эбби Синклер.

Я нашла у себя в кармане куртки сложенное объявление о пропаже и разгладила его. Лицо Эбби выцвело до такой степени, что могло принадлежать кому угодно – его можно было «заполнить» любым лицом в обрамлении темных волос. Показать ей объявление – для меня это все равно что показать страницу из дневника, который я вела в средней школе – она была сентиментальной, глубоко личной, очень важной и «стыдной».

– Его трудно прочитать, – сказала мама. – Это есть в интернете?

Теперь она вела себя так, будто не слишком верила мне, я расслышала легкое сомнение в ее голосе, и оно повисло между нами, словно ожидало ее дальнейших слов. Неужели мама подумала, что я напечатала это объявление на принтере забавы ради, выдумала имя девочки, местожительство и то, какая на ней была одежда, когда ее видели в последний раз?

– Просто его трудно прочитать, – повторила мама, которая, казалось, поняла, о чем я думаю.

– Да, есть, – ответила я. – Я тебе покажу.

Когда мы шли с ней на кухню, девушки зловеще молчали. На стенах не было никаких теней. Они, должно быть, рассердились. Возможно, меня просто не пустят в дом, если я снова увижу его во сне этой ночью – но, может, я заслужу прощение, если найду Эбби? Будет ли этого достаточно? Или же я должна задним числом спасти всех девушек, всех до единой?

На мамином ноутбуке я отыскала страничку о пропавших людях: она служила доказательством того, что Эбби была настоящей, что я не выдумала ее. Это не игра воображения; девушка действительно пропала.

Мама внимательно прочитала объявление и кликнула фотографию, чтобы увеличить ее. Эбигейл Синклер, 17, из Орэндж-Терраса, штат Нью-Джерси. Подвеска казалась серой тенью в углублении ее шеи, а глаза – темными водоемами, полными секретов, и мне были известны далеко не все они.

Наконец я обрела голос:

– Вот она.

– Эта девушка тебе приснилась? – спросила мама, словно хотела все предельно уточнить.

Можно ли назвать сном видение, которое посещает тебя наяву, когда ты находишься в полном сознании, хотелось спросить ее. Потому что если это так, значит, Эбби мне снилась. Постоянно. И другие девушки тоже; и сны о них были беспрерывными. Сны во сне, сны наяву. Это может оказаться сном, поняла я, когда мы сидели на кухне перед маминым ноутбуком – кошка вошла туда вслед за нами, задрав хвост, и по-прежнему не спускала с меня взгляда. Сном могла быть эта ночь, эта комната, этот разговор, а реальностью – полуразрушенный дом на улице с потрескавшимся асфальтом, укрытый темным дымом, в котором располагались девушки. Реальностью могло оказаться и то, что я заточена в этом заброшенном месте вместе с ними, и небо над нами не настоящее, и никакие дороги не ведут к нам: дальше тротуара нет и дом вот-вот сгорит, а мы все в нем. Возможно, я уже исчезла.