Читать книгу "Бабушкин внук и его братья - Владислав Крапивин"

— Возможно, того, что меня спросят: откуда с вами такой беспризорник? Заинтересуются, начнут выяснять и заберут в приёмник… А делать такие покупки один, без него, я не решаюсь, нет такого опыта. Без примерки, наверно, нельзя… И, по правде говоря, мне как-то неловко, будто я самозванец: пришёл за одеждой для незаконного внука. У меня ведь никогда не было детей…

Пока он это говорил, я спешно прикидывал: вся одежда, что есть у меня, Арунасу велика. А то, что носил раньше, сгорело в прошлом году. Может, Ивка выручит? У него с гардеробом, конечно, не богато, второе лето всё в тех же пёстрых штанах и рубашонке, но что-нибудь, наверно, найдётся. Можно спросить и Вячика. Он выше Арунаса, но тощий, по ширине как раз…

А Геннадий Маркович продолжал горестно рассуждать о трудностях:

— Иногда загоню его в ванну и, пока плещется, постираю всего его… обмундирование. Но оно буквально расползается в руках. Правда, он чинит. Сам… Я от отчаяния вздумал уже было заняться портновским ремеслом. Вообще-то я многое умею делать своими руками. Так сказать, дилетант широкого профиля… Ты знаешь, голубчик, что такое дилетант?

— Ну… это кто многое умеют понемногу.

— Да. И не обязательно понемногу. Иногда и вполне на уровне. Я, например, могу профессионально починить водопроводный кран, когда-то бойко музицировал на фортепьяно, умею плести корзины и плотничать. А однажды на пари взялся написать портрет знакомого, хотя до той поры не имел дела с масляными красками. И написал! И сведущие люди говорили: «Совсем недурно. Весьма своеобразная манера…»

— Вы насчёт портновского мастерства… — напомнил я.

— Да-да!.. У меня были приличные парусиновые брюки, я ходил в них после войны. Широкие, по моде сороковых годов. Я подумал, что их вполне хватит на летний костюм для мальчика. На такой, в каком я и мои приятели бегали по славному городу Киеву, ныне ставшему заграницей. Во времена безоблачного пионерского детства… Оно, кстати, действительно было довольно безоблачным. По крайней мере, для тех, у кого не успели посадить отцов. У меня не успели. Может быть, потому, что он был инвалид ещё с гражданской войны. Он погиб потом, во время оккупации, и мама тоже… А мне повезло, я в июне сорок первого гостил в Москве у дядюшки. Потом — училище, лейтенантские погоны… Ох, извини, пожалуйста! Увлёкся своей биографией. Есть у меня грех: начинаю об одном и съезжаю на другие рельсы.

— Вы говорили про костюм для Арунаса…

— Увы! Увы, увы… Зря изрезал парусиновую реликвию. Портновское искусство для меня оказалось труднее живописи. Я самонадеянно полагал, что имею кое-какой швейный опыт, потому что в пятидесятых годах в районном Доме пионеров руководил судомодельным кружком, где кроил и шил паруса… Кстати, это был мой единственный опыт общения с детьми. Вскоре я женился и перешёл работать в типографию…

— А с ним вы как познакомились? — Я кивнул на Арунаса (тот дышал, как свернувшийся клубком котёнок).

— А он не рассказывал?!

— Он сказал только: «Приютился у незнакомого деда…»

— Да… История, достойная пера Диккенса. Ты читал Диккенса?

— «Оливер Твист». А ещё бабушка рассказывала про мистера Пиквика. И про Квентина Дорварда…

— Что-о?

— Ой!.. Про Дэвида Копперфильда. Это у неё тоже любимая книга. Почти как Маршак…

— Диккенс великий писатель, хотя нынче многие считают его книги излишне длинными и сентиментальным…

— А как вы с Арунасом-то встретились?

— Ах, да!.. В начале мая. Стоял я в очереди за молоком. По утрам на угол Красноярской улицы привозят бочку с молокозавода… Очередь была изрядная, стоял я терпеливо, как подобает пенсионеру моих лет. В левой руке бидон… а за правую вдруг кто-то берёт меня маленькими очень горячими пальцами. Смотрю — рядом этакий… Оливер Твист. Тянет меня в сторону. Молча… Что ему надо — непонятно. Я говорю:

«Дружок, денег у меня только на молоко. Честное благородное слово…»

Он тянет. Я опять:

«А если ты насчёт сигарет, то я некурящий…»

В это время мы оказались уже в стороне от очереди. Он поднимает глаза и спрашивает:

«Вы меня не узнали, да?»

«Прости, голубчик, но…»

«Помните, на пункте под Гудермесом?! В декабре…»

«Помилуй, друг мой! Какой Гудермес? В декабре я безвыездно был в этом городе. Как и все последние десять лет…»

Он смотрит на меня, и глаза делаются мокрые.

«Извините, — говорит, — я думал, вы просто бородку сбрили и очки надели другие…» И ещё говорит: «У вас руки в точности, как у него. Я руки больше всего запомнил… Вы музыкант?»

Странно было слышать это интеллигентное «извините» от такого вот явно уличного обитателя.

«Нет, — говорю, — я бывший часовой мастер, а ныне пенсионер…»

И тут подходит моя очередь. А он всё ещё будто чего-то ждёт.

«Подожди, я куплю молока, потом побеседуем, если хочешь…»

И он дождался. Стоит, ковыряет башмаком траву и спрашивает:

«А вы можете дать мне чуть-чуть молока? Вот сюда…» — и делает вот так, лодочкой, ладошки. А они у него немытые, наверно, неделю.

«Знаешь что, пей лучше из бидона…»

«Правда?.. Вы не бойтесь, я не заразный… А сколько можно пить?»

«Сколько влезет. Здесь три литра».

Влезла в него половина бидона, не меньше. Сказал спасибо и опять стоит, поглядывает исподлобья. И мне взять вот так и уйти от него как-то неловко.

«Знаешь, голубчик, одним молоком сыт не будешь. Если хочешь, пойдём ко мне. Картошку пожарим…»

Он и пошёл. А когда оказался здесь, заоглядывался. Тут меня взял, по правде говоря, запоздалый страх: а вдруг он стащит что-нибудь и сбежит? Не по злобе, а просто по образу своей жизни. Ведь явный же беспризорник. И представь себе, он мои мысли угадал:

«Не бойтесь, — говорит, — я у вас ничего не украду. Я у тех, кто меня кормит, никогда ничего не утаскивал…»

Поел он жареную картошку, но немного. И вдруг:

«Спасибо, я больше не могу…»

«Наелся?»

«Нет, глотать больно…» — И глаза у него слишком блестящие. Я потрогал лоб — батюшки мои! Наверно, под сорок…

«Ложись, — говорю, — на диван». И мокрое полотенце ему на голову. А сам думаю: «Ладно, если ангина, а если дифтерит? Об этой заразе только и говорят в разных медицинских передачах… Врача вызывать? А что я скажу в поликлинике? Я даже не знаю, где она, детская-то…»

— И медицинский полис потребовали бы.

— Возможно… А он опять про мои мысли догадался:

«Только не надо врача. Меня в детский приёмник заберут… У меня быстро всё пройдёт, вы не бойтесь…»

Ну и правда, жар быстро прошёл у него. Только вялый он сделался, взмок и еле языком вяжет: