Читать книгу "Дарители. Книга 3. Игра мудрецов - Екатерина Соболь"

– Тебе не кажется, что мы кое-что забыли? – спросил он.

Генри хотел ответить, что не проведет в этих скалах ни одной лишней минуты, даже если Эдвард потерял где-нибудь эполет, пуговицу или другое ценное имущество, – но тут до него дошло.

– Кони, – простонал он. – Лотта, можешь попросить птиц отвести меня к ним?

Сложнее всего было уговорить Лотту остаться и убедить Эдварда в том, что ему за конями идти тоже не стоит: чтобы привести их сюда, нужны две здоровые руки, а он такой роскошью не располагал. Оставаться с Лоттой, которая наверняка спросит, почему ей нельзя в деревню, Эдвард трусил. Генри хлопнул его по плечу в знак поддержки и обещал вернуться поскорее.

Болдер и Снежок оказались единственными в этих окрестностях, кто хорошо провел вечер: они мирно паслись там, где их оставили. Стараясь не смотреть на темные контуры пустой деревни, Генри потащил коней за собой. Они хоть и послушались, но нехотя – уже в который раз за эти дни их отрывали от свежей травы и заставляли куда-то шагать. Идти за птицами им не нравилось – от их жизнерадостного щебета оба коня беспокойно подергивали ушами.

Генри еще издалека услышал рыдания – и, дойдя до кротового хода, сразу понял, что тут было в его отсутствие. Лотта скорчилась на земле, обхватив голову руками, и кричала в голос, хрипло и дико, как животное. Эдвард сидел рядом и расстроенно бормотал какие-то невнятные утешения.

– Я ей рассказал, – уронил он, когда Генри отдал ему поводья Болдера, и первым пошел в кротовый ход, громко сказав: – В королевский дворец.

Лотта вытянула руки перед собой, и десяток мелких птиц тут же расселись на них, как на ветках.

– Я никогда не вернусь домой, никогда, – сказала она птицам. Ее лицо блестело, слезы капали с подбородка на воротник. – Но с вами мы еще увидимся, да?

Птицы загалдели громче, перекрикивая друг друга, – и, поднявшись в воздух, нырнули в кротовый ход. Так вот откуда они взялись в таком неподходящем месте! Девушка с даром понимать птиц родилась там, где и птиц-то, кажется, не водилось, – но они ее все равно нашли. Лотта дождалась, когда их голоса окончательно стихнут, и, держась за каменную стену, молча пошла за Эдвардом.

Генри думал, что перемещение будет волшебным, вроде путешествий с Тисом – но ход просто тянулся вглубь скалы, ветка освещала пласты камня и низкие своды, от которых отражался стук копыт и спотыкающиеся шаги Лотты. Постепенно впереди начал пробиваться тусклый свет, а потом ход закончился – так обыденно, будто они перебрались на другую сторону скалы. Вот только, когда Генри оглянулся, никаких скал за спиной не было.

Они стояли в королевском саду. На темную траву падали огромные квадраты света – окна дворца сияли так ярко, что Генри сразу понял: Агата не теряла времени зря. Сотни болотных огней населяли теперь дворцовые люстры. Он бережно убрал разом потускневшую от такого соседства ветку и покосился на Лотту. Та стояла, прижав руки к груди, и во все глаза смотрела на дворец. Генри решил, что она восхищена красотой и светом, но, проследив за ее взглядом, понял, что дело не только в этом.

В окнах тут и там мелькали люди – ярко одетые фигурки, спешащие по своим делам. Но одна из фигур застыла на месте: у окна второго этажа стоял Петер и делал что-то странное. Левой рукой он прижимал к плечу что-то вроде плоской деревянной груши с длинной ручкой, а в правой держал тонкую палку и водил ей по этой деревяшке. Прислушавшись, Генри понял, что все это вместе издает какой-то звук – простой, едва различимый за оконным стеклом, но странно волнующий, как будто нажимавший на болевую точку где-то глубоко внутри тебя, но не слишком сильно, почти приятно. От этой незамысловатой мелодии Генри вдруг почувствовал грусть не только о себе, а разом обо всем вокруг. О пустой деревне, о Лотте, о своем злом отце, которого он не должен больше любить, о забытой матери, обо всем королевстве, обо всех испуганных и одиноких, с которыми он даже не знаком. Генри молча слушал, пока Петер не опустил руки и не сел на подоконник, прислонившись виском к стеклу. Он их не заметил: они стояли в темноте, за границами света.

– Это скрипка, – хрипло уронил Эдвард. – Кажется, все готовятся праздновать наше триумфальное возвращение. Вперед, пора их разочаровать.

Он побрел в сторону дворца, но Генри не сдвинулся с места. Ему казалось, что от этой музыки у него в голове стало больше места, и он совершенно ясно понял, что нужно делать, – словно эта мысль уже давным-давно была в нем, но сейчас проклюнулась, как семечко, и стремительно начала расти.

– Что король может сделать? – медленно спросил он. – Отправит посланников бороться с чудовищем? Я видел, какие из них охотники. Зверь смог бы убить их даже с мечом, торчащим из позвоночника.

Эдвард обернулся, вопросительно глядя на него, и Генри заговорил снова:

– Может, еще удастся отпраздновать победу. Идите вдвоем, расскажите все королю, и пусть ничего не делает. А я кое-что придумал.

– В великом сборнике цитат твоего отца случайно не было чего-то вроде «Учись на своих ошибках»? – негромко спросил Эдвард. – Если бы не я, у тебя под дождем сердце могло от боли остановиться. Если бы не ты, я бы из ущелья не вылез. Вместе мы воюем лучше, чем в одиночку. Что бы ты там ни придумал, я пойду с тобой.

– Это опасно, – покачал головой Генри. – Действительно опасно. Куда хуже, чем все, во что мы влипали до этого.

– А, ну тогда остаюсь, я-то надеялся на шикарный пикник. – Эдвард внезапно расплылся в диковатой, кривой улыбке, которой Генри еще ни разу не видел на его мрачном лице, и, подойдя ближе, протянул ему синевато-бледную, измазанную кровью ладонь. – Если ты когда-нибудь видел шахматный набор, в нем два белых рыцаря.

Генри фыркнул и осторожно пожал его руку. Мягкая ноющая грусть от музыки Петера все еще наполняла его до краев и подсказывала, что Эдварду будет куда тяжелее вернуться сейчас во дворец, чем пережить любую опасность. Месяц назад Генри бы сказал, что ему не нужен соратник, который еле шевелит рукой, но теперь он знал то, во что раньше бы не поверил: иногда не обидеть кого-нибудь важнее, чем показать свою силу.

– С благодарностью принимаю твою помощь, – проговорил он и вдруг понял, что красивые слова действительно подходят для важных моментов больше, чем обычное «спасибо».

– Я иду с вами, – сказала Лотта, по-прежнему не отрывая взгляда от Петера.

– И речи быть не может. Ты девушка, – предсказуемо ответил Эдвард.

– Мои птицы вам пригодились, верно? – спросила она, поворачивая к ним свое несчастное, опухшее лицо. – И наверняка снова пригодятся.

– А еще ты, уж извини, сестра предателя. Как тебе доверять? – гнул свое Эдвард. – Твой брат заманил нас в ловушку, откуда нам знать, что ты не сделаешь то же самое?

– Зверь уничтожил мою деревню. Я хочу, чтобы он сдох. И когда однажды встречу в Серебряной роще свою семью, смогу им всем сказать, что отомстила. А Петер… – Лотта заморгала и зло вытерла нос кулаком. – Мы в детстве мечтали, чтобы у нас были дары. Пусть он использует свой, а я свой. А потом вернусь за ним, и мы где-нибудь далеко начнем новую жизнь, такую, как в сказках. Куда идем, направо или налево?