Читать книгу "Балканские призраки. Пронзительное путешествие сквозь историю - Роберт Д. Каплан"

– Это мэр? – шепотом спросил я у Мирчи.

– Нет, – так же тихо ответил Мирча. – Я вообще его не знаю.

После ужина Мирча предложил мне прогуляться на берегу, там, где дунайский канал встречается с Черным морем и где с моего катера побросали в воду пустую тару. Ночь была облачная, беззвездная, я с трудом различал ландшафт. Но на самом берегу воздух был полон звуков, которые могли издавать, как мне показалось, миллионы лягушек и множество птиц. Я их слышал, но не видел. Мне показалось, что я внутри огромного черного пузыря, а все эти звуки – человеческие голоса, отражающиеся от внешней мембраны, сквозь которую они тщетно стремятся пробиться.

– Ты должен понять, – произнес Мирча извиняющимся тоном. – Нас веками били по голове. Как мы можем быть оптимистами? Ты говоришь, что ситуация в Европе гораздо более обнадеживающая, чем та, что была в сорок пятом, и умом я тебе верю. Но мой инстинкт румына подсказывает, что я не должен тебе верить.

– Как ты можешь так говорить? Вспомни, что у вас было в декабре. Только не говори, что ты ждал этого.

– Оглядись вокруг. Что ты видишь? Чаушеску казнили – я этому очень рад, – но зло, которое он натворил, снова победит нас. И все эти сволочи остались у власти.

Мы подошли к воде. Плеск волн немного заглушал голоса лягушек и птиц. Мирча показал туда, где воды Дуная сливаются с Черным морем. Но я видел лишь темноту.

– Во времена Чаушеску время от времени кто-нибудь уплывал в море, где его на якоре ждала лодка, и пытался на веслах добраться до Турции. Удавалось немногим. Большинство погибало.

Я хорошо плаваю, но при мысли о том, чтобы войти в эту ледяную черную бездну, меня пробрала дрожь.

– Это же до какой крайности нужно было дойти, – пробормотал я.

– Мы все так жили, – ответил Мирча.

На обратном пути к дому, освещая дорогу фонариком, я пытался и не мог найти в себе силы разделить его мрачный пессимизм. Меня переполняло чувство путешественника, благоговеющего перед всем, что я увидел и услышал в этот первый долгий день пути по дорогам Румынии. Всего несколько месяцев назад Чаушеску еще был у власти, и мысль о том, что я смогу приехать в Сфынту-Георге, встретиться с Мирчей, попросту не могла прийти мне в голову. Более десяти лет я путешествовал по разным странам Восточной Европы, обзаводился друзьями. Наконец я могу начать считать друзей и в Румынии. Разве это не добрый признак?

Мирча рассказал, что за пару недель до меня в Сфынту-Георге побывали два западногерманских орнитолога, изучающие влияние загрязнения окружающей среды на птиц. У меня появилась уверенность, что в ближайшие месяцы и годы здесь появится много новых гостей с Запада. Спустя сорок пять лет после завершения Второй мировой войны кошмар наконец закончился. Я присутствовал при зарождении нового дня. Но как «день первый» в Книге Бытия, это туманное, тревожное утро может растянуться на долгое время.

Глава 7

Молдавия:
«привыкшие к ненависти»

Следующий маршрут моей железнодорожной поездки пролегал на север, параллельно румынской границе с Советским Союзом. От Галаца, речного порта на Дунае, в Яссы, центр Западной Молдавии.

К тому моменту, как я нашел себе местечко в вагоне второго класса, на полу образовались бурые лужи, натекшие с мокрой одежды, чемоданов и картонных коробок, перевязанных веревками. Струйки дождя тянулись и по внутренней стороне потрескавшегося вагонного окна. Вагон был двухэтажный, со стоячими местами на каждом уровне и металлическими сиденьями без подушек. Кругом кашляли и чихали. Как в Азии и Африке, народ сморкался двумя пальцами. Непрестанно плакали дети.

Тулучешти, Фолтешти, Тыргу-Бужор. Каждый город в Молдавии похож на предыдущий. Клубы дыма от сжигаемого бурого угля и прочие виды загрязнения окружающей среды, которые не влекут за собой никакого развития. При всем дискомфорте, который я уже испытывал, вид из окна вызывал сильное желание никогда не покидать этот поезд. Казалось, кто-то раскинул огромный желто-зеленый восточный ковер и обильно полил его дегтем.

Купола церквей, напоминающие тюрбаны, отсутствие автомобилей, процессии крестьянских телег, запряженных лошадьми (Брэм Стокер в «Дракуле» называл их leiterwagen – арба), ожидающих у переезда, пока пройдет поезд, и горизонтальность ландшафта, в котором один длинный пологий холм незаметно переходил в другой, при других обстоятельствах могли вызвать у романтически настроенного путешественника мысли о встрече Европы с азиатской степью. Но все это существовало в грязи и потоках воды, которые несли всевозможный мусор. В поле моего зрения не попалось ни одной мощеной улицы. На протяжении километров над землей тянулась одна, казалось, бесконечная канализационная труба. Эта покрытая струпьями, ржавая труба около метра в диаметре проходила через кварталы жилых домов, детские площадки, поля, заводские дворы, к ней присоединялись вспомогательные трубы… В Южной Молдавии мне встретилось поистине незабываемое зрелище: пастух, перегонявший стадо через горный ручей, над которым проходила такая же канализационная труба, в некоторых местах подвязанная почерневшими тряпками.

Поезд проходил через ряд туннелей. Поскольку в осветительных приборах на потолке вагона лампочек не было, кое-кто из пассажиров в туннеле зажигал свечки, которые очень выразительно освещали их темные блестящие глаза. В их взгляде читался глубочайший, почти набожный пессимизм, отражающий, словно генетический процесс, все кошмары, которые выпали на долю многих поколений их предков.

Дальше мне надо было пересесть на другой поезд.

В Румынии, как отметил ирландский путешественник Уолтер Старки, в 1929 г. железнодорожный «перрон» являлся «эвфемизмом» узкого пространства между путями. Спустя шестьдесят лет я стоял на таком же «перроне» под проливным дождем: это был ряд бетонных блоков шириной не более двух метров, отделяющих один путь от другого. Два поезда – один товарняк, другой пассажирский – пришли одновременно с противоположных сторон. Созданный ими ветер чуть не сбил меня с ног, а торчащая из одного товарного вагона металлическая балка едва не лишила жизни. Вокруг меня люди стояли ровно посередине «перрона», прижавшись плечом к плечу, со стоическим выражением на лицах. Они так жили всегда.

В следующем поезде народу оказалось еще больше. Толпа загнала меня в угол, где я стоял на клочке пространства между двумя рядами сидений. Я сосредоточил взгляд на очередной бесконечной канализационной трубе, чтобы подавить позыв к мочеиспусканию. Этого хватило на пятнадцать минут. Вытерпев еще пятнадцать, я понял, что дальше не продержусь.

– Toaleta, – произнес я в окружающую толпу.

Молодой парень приподнял брови, словно выражая свое сочувствие, и показал пальцем в дальний конец вагона. Люди стояли, тесно прижавшись друг к другу, по колено в багаже. Тем не менее, практически не выражая недовольства, эта суровая на вид толпа каким-то образом стала раздвигаться, освобождая мне путь. «Multsumesc» (спасибо), – бормотал я. В туалетной кабинке я обнаружил семью цыган, расположившуюся там со всеми своими пожитками. Женщина выскользнула. Мужчина ясно дал понять, что намерен остаться и охранять свои мешки. Не протестуя, я молча сделал свое дело.