Читать книгу "Декабрист - Максим Войлошников"

— Его рекомендовал мне рижский дворянин, французский эмигрант, которого я хорошо знала. Этот Окладников знает правильную выездку, а наши кучера — нет, — ответила Елена.

— Надежен ли сей протеже? Вид у него преотвратный, разбойничий. Может быть, проверить его через полицию?

— Нет, он вполне надежен, а вид его — след участия в Отечественной войне, когда он был в ополчении. Чаю, он будет верен нам.

— Возможно, он из людей новгородских бояр Окладниковых, выведенных царем Иваном III в Москву, чтобы обессилить непокорную республику, — заметил сенатор. — Ну хорошо, матушка, коли так, если позволишь, я еще почитаю. — Оленин устроился в удобном кожаном кресле и надел на нос очки, готовясь читать том Карамзина. — Время нынче тяжкое, дай бог, чтобы не ошибиться, — и он бросил поверх очков пронзительный взгляд на жену, вслед за тем углубившись в чтение. Елена, слегка задержав дыхание, облегченно вздохнула и вышла из кабинета.

Между тем Петр и не подозревал об этом разговоре, ибо Елена ничего ему не передала. Новый конюх всецело ушел в заботы о лошадях. Через неделю хозяйка передала ему паспорт на его фальшивое имя, благодаря чему он теперь спокойно мог выходить на улицу.

Вскоре Петру удалось узнать, что захваченных на Сенатской площади и арестованных позднее офицеров разместили в Петропавловской крепости, в Трубецком бастионе, Кронверкской куртине, а особо важных — в Алексеевском равелине, в одноэтажном Секретном доме, выстроенном там при Павле I. Равелин представлял собой внешнее укрепление на западной оконечности крепости, предмостье Васильевской куртины, защищавшей Монетный Двор. От куртины равелин, имевший вид угла (в который был вписан Секретный дом) и двух незамкнутых квадратов по флангам, отделялся широким рвом с невской водой и представлял собой уединенный остров в острове. Это делало его наименее доступным для проникновения с суши, но зато он был и наименее защищен от нападения с Невы. Однако тот, кто решился бы напасть на Петропавловскую крепость, занятую батальоном пехоты и артиллерией, не смог бы действовать в одиночку…

Создание плана освобождения заключенных занимало немало свободного времени у Ломоносова. Между тем полицейский надзор и розыск укрывшихся противников не ослабевали. Приходилось соблюдать осторожность в установлении новых связей или восстановлении прежних.

Наступившие Рождество и Новый год были отмечены фейерверками и гуляньями, будто ничего не произошло. Петр внешне всецело предавался работе. Вскоре после праздников к Ломоносову, взнуздывавшему лошадь на заднем дворе, подошел высокий, слегка странный господин с продолговатым, имевшим как будто удивленное выражение лицом. Подойдя к конюху, которому не уступал ростом, он достал носовой платок, запачканный краской, и высморкался в него.

— Федор Толстой, — представился он затем.

— Чем могу служить, господин граф? — спросил мещанин Окладников, с любопытством глядя на подошедшего человека. Граф Федор Петрович Толстой был «белой вороной» среди титулованной столичной знати. Прославился он тем, что за год до Аустерлица прямо из мичманов поверстался в художники (вместо него в кругосветку поплыл Толстой-Американец, до того напакостивший Крузенштерну, что тот высадил его у дикарей на Алеутах). Он достиг больших высот в медальерном деле, скульптуре и гравировке, был членом Академии художеств, а спустя всего три года после описываемых событий Николай сделает его вице-президентом этой Академии. Причем, поскольку он был всего лишь мичманом, по приказу императора его тут же произвели в статские советники, для того чтобы он имел право занимать этот пост. (К Пушкину позднее такой снисходительности проявлено не будет, дадут нижайший придворный чин.) Граф по распоряжению императора Александра работал в Эрмитаже и в Монетном дворе, куда имел свободный доступ. В доме Оленина он бывал частым гостем, и Петр уже не раз видел его.

— Вас разыскивают, — сказал граф, пристально глядя на Ломоносова. — Человек от генерала Раевского. Вам надо встретиться.

Петр испытующе взглянул на графа Федора и понял, что такой человек сознательно обманывать не станет.

— Где нам встретиться с ним?

— В Большом Казачьем переулке, в доме чиновника Павлищева. Узнаете нужного вам человека по большим усам. Он покажет вам такую монету — она была чеканена на Монетном Дворе, но широко не пошла. — Толстой подал Петру серебряный рубль, на котором был изящно вычеканен профиль Константина Павловича и виднелась надпись: «Император Константин».

— Я подготовил эту монету… — сказал граф. — Жаль, что не пойдет в серию…

— Благодарю вас! — Петр наклонил голову, пряча рубль.

— Пустяки. Будьте осторожны! — сказал Федор Толстой, мягко положив руку на плечо Петру, и затем, повернувшись, удалился.

Отпросившись на полдня, Ломоносов отправился за Фонтанку: ведь Большой Казачий переулок находился за кварталом, располагавшимся прямо на противоположной стороне речки. Перед домом Оленина маячил господин в статском, характерной наружности. Однако его задачей было выслеживать господ благородного сословия, приметы которых были известны. Ражий простолюдин в мещанском полушубке и низкой шляпе с полями, вышедший из ворот барского дома, не привлек внимания сего господина. Однако Петр все же сделал крюк, чтобы убедиться в отсутствии слежки. На улице в этот день было не очень многолюдно: в основном сновали слуги и мещане. Полицейских, как и вообще в эти дни, разумеется, было более обычного.

Наконец Петр оказался перед двухэтажным домом чиновника Павлищева, по совместительству бывшего литератором. Позвонив в дверь, Петр представился именем Окладникова и был впущен. Здесь он подвергся пристальному рассмотрению. Слегка нетерпеливо он спросил приезжего с юга. Пожалуй, это ненаигранное нетерпение было наилучшей рекомендацией. К нему тотчас вышел высокий широкоплечий человек в статском, совершенно рыжий, с решительным лицом, украшенным большими кавалерийскими усами вразлет. Выправка выдавала в нем военного. Чем-то внешне он напоминал Михаила Лунина, только был лет на десять моложе. Следовательно, лет на пять моложе был он и Ломоносова. Они показали друг другу константиновские монеты.

— Измайловского лейб-гвардии полка штабс-капитан Петр Муханов, адъютант генерала Раевского, — протянул младший руку старшему.

— Подольского кирасирского майор Петр Ломоносов. — Гость протянул свою. — Мы с вами тезки. Прошу простить мой маскарад, но здесь это дело жизни и смерти.

— Да, я успел это понять, за те сутки, что я здесь.

— Зачем вы тут? Какие у вас известия?

— Пойдемте сядем в зале, — предложил Муханов. — Коротко, новости ужасные: мы разбиты. Я приехал с последней целью — помочь освободить наших захваченных товарищей.

Они присели на стулья друг напротив друга.

— Прежде чем мы начнем обсуждение нынешних дел, прошу вас изложить происшедшее на юге, — сказал Ломоносов.

Глава 32

На Украине

…Генерал Витгенштейн, как сказывали, сильно заболел, и командование перешло к командиру Седьмого пехотного корпуса генералу от кавалерии Николаю Николаевичу Раевскому. Чтобы облегчить соединение Второй армии с Четвертым корпусом Щербатова, решено было привлечь на свою сторону войска Девятой дивизии Третьего корпуса, дислоцированной вокруг Белой Церкви. Важная роль отводилась подполковнику Сергею Муравьеву-Апостолу, командиру 2-го батальона Черниговского полка, стоявшего в Василькове, в двадцати верстах под Киевом, показавшему храбрость в 12-м году. Если бы не был он ротным у семеновцев во время бунта, Муравьев уже получил полк. А так назначили немца и в том же чине, Густава Гебеля. Черниговский полк меж тем старейший среди пехотных, основанный еще Петром Великим, и мнение его офицеров важно для всей армии.