Читать книгу "Энни с острова принца Эдуарда - Люси Мод Монтгомери"

Дорогая Энни,

(с «н» и «а»!)

– писала Фил, – мне нужно что-то сделать с глазами, чтобы они не слипались, пока я буду писать вам длинное послание… Прошу прощения, что забросила летом всю переписку. Я не переписывалась не только с вами, но и с другими тоже! У меня целая куча писем, на которые нужно ответить, так что пора «засучить рукава» и приступить к писанине. Извините меня, Энни, за то, что путаюсь в цитатах. Смертельно хочу спать! Вчера вечером мы с моей кузиной Эмили зашли к соседке. Помимо нас там ещё было несколько гостей. Так вот, когда эти несчастные создания ушли, хозяйка и её три дочки принялись перемывать им всем косточки… Так что, я знаю, стоило лишь двери захлопнуться за нами с Эмили, как нас постигла та же участь. Когда мы явились домой, миссис Лилли сообщила, что мальчишка-слуга вышеупомянутой соседки свалился от скарлатины. Уж миссис Лилли всегда припасёт какое-нибудь убойное сообщение напоследок! Я смерть как боюсь скарлатины! Естественно, заснуть я ночью никак не могла: всё думала и гадала, заражусь я или нет! Я всё ворочалась с боку на бок, но стоило мне лишь прикорнуть, как меня начинали одолевать кошмары. В три часа утра я проснулась и почувствовала, что вся горю, как в огне. Горло у меня болело, а голова просто раскалывалась. Я уже знала, что подцепила скарлатину! Вскочив в панике, я начала судорожно листать справочник Эмили по медицине. Нужно было сравнить симптомы. Энни, всё совпадало! Так что, я вернулась в постель, зная ужасную правду, и преспокойно проспала всю ночь, как сурок. Вот только почему сурки спят крепче, чем кто-либо ещё, ума не приложу! Но на утро я была, как стёклышко. Никакой температуры! Думаю, если бы я заразилась прошлой ночью, симптомы не проявились бы так скоро. Так что, утро вечера мудренее. Кто же хоть что-нибудь соображает в три часа утра?!

Вам, наверное, интересно, каким ветром меня занесло в Проспект-Пойнт? Так вот. Люблю проводить хотя бы один из летних месяцев на побережье. На сей раз отец настоял, чтобы я остановилась в пансионе, который Эмили открыла для нас в Проспект-Пойнте. Так что, последние две недели я обретаюсь, как обычно, на побережье. И, как всегда, дядюшка Марк – фамилия его Миллер – привёз меня со станции на своих ветхих дрожках, запряженных одной лошадкой, как он говорит, «для общего пользования». Он – добрейший старикан и в этот раз, как всегда, привёз с собой, чтобы угостить меня, розовые мятные лепёшки. Они у меня всегда ассоциируются с церковью, наверное, потому, что когда я была маленькой, моя бабушка, пожилая миссис Гордон, всегда давала их мне именно там. Однажды я даже спросила, не оказывает ли их запах действие, подобное фимиаму… Угоститься мятными лепёшками дядюшки Марка мне что-то не захотелось, потому что он извлёк их прямо из грязного кармана, вперемешку с ржавыми гвоздями и каким-то мусором. Но я не стала обижать доброго старого друга и незаметно бросала пряники, один за другим, на дорогу. Когда я таким образом избавилась от последнего, дядюшка Марк укоризненно покачал головой и молвил: «Не надо вам было, мисс Фил, так налегать на пряники! Смотрите, как бы не разболелся живот!»

У кузины Эмили – пять пансионеров, помимо меня: четыре пожилые дамы и… один молодой джентльмен! Моя соседка справа – это миссис Лилли. Она относится к тем людям, которые находят сомнительное удовольствие, выставляя напоказ все свои болячки, и описывая свои болезненные ощущения во всех подробностях. Стоит вам только упомянуть о том, что вам нездоровится, как она затрясёт головой и скажет: «О, этот недуг мне знаком!» А дальше пойдёт его подробное описание…

Джонас однажды заговорил в её присутствии о двигательной атаксии, и, оживившись, она заявила, что слишком хорошо знает, что это такое… Оказывается, эта ужасная болезнь преследовала миссис Лилли лет десять, до тех пор, пока один заезжий доктор не излечил её своими средствами.

Кто такой Джонас? Подождите, Энни Ширли! В своё время, зайдёт и о нём речь. Его не нужно путать с теми чувствительными пожилыми дамами!

Моя соседка слева по столу – миссис Финни. Она всегда говорит таким печальным, срывающимся голосом – того и гляди, зальётся слезами. Жизнь в её представлении – это «юдоль слёз». Что касается улыбки, не говоря уже о смехе, то с её точки зрения это – от легкомыслия и достойно порицания. Она худшего обо мне мнения, чем тётя Джеймсина; вдобавок, в отличие от последней, она меня не выносит.

Мисс Мария Гримсби сидит в противоположном углу стола. В первый день после своего приезда, я сказала мисс Марии, что «кажется, дождь начинается»… И она рассмеялась. Потом я заметила, что Проспект-Пойнт так же красив, как и всегда. Она захохотала! Если бы мне пришлось сообщить какое-нибудь пренеприятное известие, например, что папа мой повесился, матушка приняла яд, брат отправлен на каторгу, а я умираю от чахотки, – мисс Мария продолжала бы смеяться. Тут уж ничего не поделаешь: такой она уродилась. Но от этого никому не легче…

А пятую леди зовут миссис Грант. Она – приятная старушечка; но, поскольку миссис Грант обо всех говорит только хорошее, – она не слишком интересная собеседница.

А теперь вернёмся к Джонасу, Энни.

В первый же день, как я сюда приехала, мы с ним познакомились. Он сидел за столом напротив меня и улыбался так открыто, словно знал меня с пелёнок. Дядюшка Марк сообщил мне, что его зовут Джонас Блейк, и он – студент богословского факультета в Санкт-Колумбии. Он приехал в Проспект-Пойнт на лето, чтобы поработать в местной церкви.

Ну и страшилка же он – я таких ещё не видывала! У него большое, крупное тело и непропорционально длинные ноги. Волосы у него – как пакля, к тому же, спутанные. Глазищи – зелёные, рот слишком большой, а уши… Вот на уши я как-то не посмотрела, так что ничего не могу сказать.

А вот голос у него очень красивый, и если закрыть глаза, то возникает образ эдакого Прекрасного Принца… Думаю, он – добрая душа, и характером его Бог не обидел.

Мы с ним быстро нашли общий язык. Представьте, он тоже закончил Редмонд! Это – как бы связующее звено между нами. Мы уже вместе ловили рыбу и катались на лодке! А ещё мы бродили по песчаному берегу, под луной… При лунном свете я даже не замечаю его внешних недостатков! Воистину, он может быть обаятельным!

Пожилые дамы – за исключением миссис Грант! – не одобряют Джонаса, потому что он много смеётся и шутит и явно предпочитает общество такой легкомысленной девицы, как я, их престарелому кругу…

Почему-то, Энни, мне не хотелось бы, чтобы он думал обо мне, как о какой-нибудь… финтифлюшке! Я не могу этого объяснить… Это так глупо! Ну какое мне может быть дело до того, что обо мне подумает этот Джонас, с волосами, как пакля? Да откуда он вообще взялся?

В прошлое воскресенье он читал проповедь в местной церкви. Я, естественно, присутствовала во время службы, но никак не ожидала, что в тот день проповедовать будет именно он. Тот факт, что он священник – вернее, готовится им стать, – поверг меня в смущение. Не шутка ли это, которую он сыграл со мной?

Итак, Джонас читал проповедь. Не прошло и десяти минут, как я вдруг ощутила себя совсем маленькой, как… какое-нибудь простейшее, не заметное невооружённым глазом. Он ни словом не обмолвился о женщинах и ни разу на меня не взглянул. Но я вдруг поняла, что я просто легкомысленная попрыгунья-стрекоза с жалкой душонкой, по сравнению с тем идеалом женщины, который он лелеет в своём сердце. ОНА в его представлении – величественная, сильная и благородная. А я что?..