Читать книгу "Нордические олимпийцы - Андрей Васильченко"

Но Гитлер благоволил отнюдь не всем высоким белокурым спортсменкам, которых обожала публика. Его симпатии обошли стороной прославленную фехтовальщицу Хелену Майер. Она могла бы позировать для плакатов с изображениями идеальных «арийских» женщин, но являлась наполовину еврейкой. Еще в начале 30-х годов она покинула Германию. Когда Олимпиаду стали бойкотировать в США и Германии срочно потребовалось продемонстрировать миру «лояльное» отношение к евреям, то ее убедили вернуться, чтобы принять участие в Берлинских играх.

Хелена вышла в финал, по итогам которого сложилась редкая для Олимпиад ситуация. Распределение мест определялось по набранным очкам. При подсчете выяснилось, что золотую медаль получала Илона Элек-Шахерер, а «серебро» и «бронзу» должны были распределить между собой Хелена Майер и австрийка Эллен Прайз. На награждении публика подарила Майер столько цветов, что их не знали куда девать, — заполненными оказались все вазы и ведра. Находясь на пьедестале, Хелена Майер сделала то, о чем потом не раз сожалела. Когда зазвучал гимн Германии, она вскинула правую руку в «немецком приветствии». Позже еврейские организации не раз обвиняли се в предательстве интересов еврейского народа. Проблема заключалась в том, что Хелена Майер никогда не считала себя еврейкой. Она полагала себя исключительно немецкой католичкой. Парадокс этих соревнований заключался в том, что аналогичным образом себя оценивали другие девушки, стоявшие на пьедестале, — во всех них была частичка еврейской крови, но все они предпочитали быть именно католичками.

Между тем на Олимпиаде продолжали происходить события, которые позже станут настоящими спортивными легендами. Часть из них касалась прыжков в длину. Современные мифы, к формированию которых приложил руку и сам Джесси Оуэнс, говорят о том, что тот смог завоевать свою очередную золотую медаль только благодаря исключительному благородству одного из германских спортсменов. Главным противником Оуэнса в прыжках в длину являлся Карл-Герман Луц Лонг. Это был по-своему выдающийся «арийский» тип — высокий, светловолосый, поджарый. Джесси Оуэнс вспоминал: «Он был выше меня на дюйм, а может, даже на два. Дог был тем редким случаем, когда вы обнаруживаете, что он почти идеален. За тысячи часов потогонных тренировок его тело стало совершенным, когда в действие приводится каждый упругий, как пружина, мускул, сжатый, но готовый взорваться неистовой силой. Он был моим главным противником. Когда я его увидел, то с удивлением смотрел на пего несколько секунд подряд». Что касается «главного противника», то описанием истории с прыжками в длину нередко приукрашивали ситуацию, например, в части того, что якобы Гитлер специально призвал Лонга, дабы тот посрамил «негера». И вообще едва ли у Оуэнса было время, чтобы глазеть на «идеального арийца».

Для начала атлетам надо было пройти квалификационные соревнования, на которых надо было прыгнуть с одной из трех попыток на длину более 7 метров 15 сантиметров. Для Оуэнса с его мировым рекордом 8 метров 13 сантиметров эго не должно было представлять особой проблемы. Однако во время первого прыжка он совершил заступ, а потому результаты первой попытки не были засчитаны. Оставались еще две попытки. Позже Джесси Оуэнс утверждал, что его очень сильно отвлекал один американский репортер, который непременно хотел знать, что думал Оуэнс об отказе Гитлера поздравить его лично. Намекая на то, что фюрер не хотел видеть очередной победы «негера», журналист указывал на пустовавшую трибуну Гитлера. Эта история кажется выдуманной от первого до последнего слова, так как во время Олимпиады 1936 года журналистам не разрешалось общаться со спортсменами на стадионе, да еще во время соревнований. Кроме этого Оуэнс утверждал в своих воспоминаниях, что начал искать глазами Гитлера и, когда убедился, что трибуна пуста, чрезмерно взволновался. Подобные утверждения кажутся не соответствующими действительности. Едва ли спортсмен перед прыжком мог задумываться о каких-то политических проблемах. Во всяком случае, сразу же после соревнований Оуэнс заявил известному спортивному обозревателю Грантланду, что «даже не собирался думать о Гитлере». Как бы то ни было, но Оуэнс совершил второй заступ, и его прыжок вновь не был зачтен. Именно в этой части истории и сформировался миф. Конечно, ситуация была напряженная — если бы у Оуэнса был третий заступ, то его бы сняли с соревнований. В данном случае Луц Лонг гарантированно стал бы олимпийским чемпионом. Но якобы германский спортсмен подошел к темнокожему американцу и дал ему ценный совет — увеличить длину разбега для прыжка. Якобы Луц Лонг даже положил полотенце там, где Оуэнс должен был совершить толчок, чтобы не совершить очередной заступ. В итоге Оуэнс не только смог пройти квалификационные соревнования, но и завоевать очередную золотую медаль.

Спора нет — история красивая, но почти полностью выдуманная. Ни один человек — ни спортсмены, ни репортеры — не видели, чтобы Луц Лонг и Оуэнс хотя бы двумя словами перекинулись за всю Олимпиаду. Никто не видел пресловутого полотенца. Опять же нельзя забывать, что накануне третьей попытки американские репортеры фиксировали буквально каждое движение Оуэпса, а потому было просто невероятно, что они упустили пусть и короткий, но все-таки разговор с «главным противником». Опять же газетчики и судьи должны были обратить внимание на то, что Луц Лонг устанавливает некое подобие дополнительной маркировки. Рис Грантланд изучал площадку для прыжков в мощный бинокль, но не заметил ничего необычного. Свет на версию с полотенцем мог бы пролить сам Луц Лонг, но он погиб в годы Второй мировой войны. По итогам состязаний золотая медаль досталась Джесси Оуэнсу (8 метров 6 сантиметров), серебряная — Луцу Лонгу (7 метров 87 сантиметров), бронзовая — японцу Ташиме (7 метров 7 сантиметра).

Не прошло суток, как Джесси Оуэнс завоевал еще одну золотую медаль — в беге на 200 метров. Во время этих соревнований американский писатель Томас Вульф находился вместе с семьей посла США в Германии Уильяма Додда на трибуне для почетных гостей. Он мог хорошо видеть, как Гитлер крутился из стороны в сторону и постоянно хмурился. Позже Вульф написал: «Оуэнс был черным как смола, но, черт возьми, это же была наша команда, и я находил его прекрасным». Уже из этой записи видно, что белым американцам, присутствовавшим на Олимпиаде, отнюдь не был чужд расизм. Но куда более откровенным был Йозеф Геббельс, который вечером того же дня записал в своем дневнике: «Мы, немцы, выиграли сегодня только одну золотую медаль. В то же самое время американцы завоевали три — причем двое из них были черномазыми. Это грандиозный скандал. Белому человечеству должно быть стыдно. Но разве это могут попять за океаном, в стране, где нет культуры. Энтузиазм фюрера по поводу первых наших золотых медалей полностью улетучился». Геббельс никогда не любил спорт как таковой, а потому же желал, чтобы Берлинские игры закончились как можно быстрее. Подразумевая количество завоеванных Германией медалей, он записал в дневнике: «Ах, если бы Олимпиада закончилась именно сегодня!» Но министр пропаганды прекрасно понимал, что Олимпиада была нужна национал-социалистическому режиму. После первого ее дня, когда германская сборная получила сразу же несколько золотых медалей, его настрой был несколько иным. В дневнике он писал: «Вот результат пробуждения национальной гордости. Я очень рад. Мы вновь можем гордиться Германией». В любом случае Геббельс рассматривал летние игры исключительно как повод, который позволял презентовать миру «новую Германию». Если официальные устроители Олимпиады напрочь отрицали, что она использовалась для пропаганды национал-социализма, то «доктор-малютка» (как иногда за глаза звали Геббельса) придерживался диаметрально противоположной точки зрения.