Читать книгу "Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть 4. Демон и лабиринт - Александр Фурман"

Фурман остановился, помолчал и, с печальным сожалением глядя на соседа-неудачника (по сценарию-то тот был просто дебил и никакой жалости не заслуживал), произнес положенную «коронную» фразу, которая, как он понял, была цитатой из какого-то всем известного фильма: «Федот, уже падают листья!» (В смысле: друг, посмотри, уже осень кончается, а ты еще продолжаешь заниматься всякой хренью!) В угоду низкопробным вкусам публики, на которые ориентировался режиссер, Фурману пришлось-таки напоследок изобразить брутальный «мужской смех»: «Бу-у-а-а-а!»

Зал радостно зашумел и проводил уходящего актера благодарными аплодисментами. Уф!

– Неплохо ты придумал, – нехотя признал командир. – А мы тут не сразу поняли, что происходит, и уже стали гадать, все ли у тебя в порядке со здоровьем… Надо было тебе все-таки меня предупредить.

– Да у меня просто времени уже не было! Мне это только в самый последний момент перед выходом на сцену вдруг пришло в голову, – миролюбиво соврал Фурман.

– Ну, будем считать, хорошо все, что хорошо кончается, – сказал командир и немного неуверенно протянул ему руку: – Мне пора идти…

А ведь что ни говори, у него все получилось!

Правда, вскоре выяснилось, что в тот момент в зале по разным причинам не было никого из их четверки, поэтому среди «своих» маленький триумф Фурмана остался неоцененным.

Театрализованные выступления отрядов и отдельных творческих групп продолжались еще довольно долго и потом плавно перешли в церемонию официального закрытия сбора. Но это был еще не конец.

После короткого перерыва все стеклись в какой-то небольшой пустой зал, где в темноте на полу горело множество свечей. Здесь челябинцы образовали сразу два песенных круга – внешний и внутренний. Фурман, видевший такое впервые, поначалу решил, что это объясняется теснотой и нехваткой места, но оказалось, что во внутренний круг встают только коммунары (Наппу, естественно, тоже к ним затесался). Всего их набралось человек тридцать, и их круг был как бы вывернут наружу – то есть их лица были обращены не друг к другу, а ко всем остальным. Символический смысл такого построения читался ясно. И хотя из разговоров с Игорем Ладушиным Фурман знал, что отношения между этими людьми были отнюдь не идиллические, все равно это производило мощное впечатление. Фурману так хотелось быть одним из них, принадлежать их истории! В том, как они обменивались взглядами, крепко обнимали друг друга за плечи, устало улыбались и смотрели на «детишек» во внешнем круге, он завистливо улавливал проявления другой, наполненной жизни – с ее упрямой самоотверженностью и молчаливым ощущением братства…

Слаженное ночное пение двух кругов подвело сбор к его традиционной вершине – приему в коммунары. От суровой простоты этого ритуала мурашки бежали по коже. В тишине, которую удерживали сотни затаивших дыхание людей, чьи-то голоса строго и негромко называли имена тех, кого избрал Совет коммунаров. Несколько секунд спустя из погруженного во тьму большого круга в мерцающий коридор выныривали шатающиеся тени обладателей этих имен и слепо спешили навстречу протянутым к ним рукам, которые втягивали их в расступающийся и еще плотнее смыкающийся внутренний круг. Первый, второй, третий…

Фурман с Соней стояли рядом и, вдруг услышав знакомое имя, радостно встрепенулись: вот это да, а он им ничего не сказал! Неподалеку от них из темноты на свет послушно выступил Володя-Номинал и, кажется, сам не веря своему счастью, зашагал по невидимой тропке, протоптанной перед ним другими. Почти одновременно с ним светлый коридор пересек кто-то еще. Это было странно, так как следующее имя названо не было. Возможно, из-за этого в «точке входа» произошла какая-то заминка: внутрь коммунарского круга обоих новичков пока почему-то не впускали, и они сиротливыми просителями остались стоять снаружи. Судя по всему, им сказали подождать. Девушки-коммунарки решили подбодрить загрустившую парочку какими-то пряными шутками, те старательно отвечали… Но возникшая проблема, видимо, потребовала вмешательства высокого начальства: вскоре к «месту поломки механизма», как остроумно заметил кто-то в темноте, с разных сторон торопливо направились трое старших. Несколько голов таинственно склонились друг к другу и начали обмен информацией. Минуты шли, и потихоньку народ в темноте расслабленно загудел о чем-то своем. А безбожно затянувшееся совещание, похоже, переросло в ожесточенный спор – по крайней мере, интонация одного из женских голосов стала довольно резкой… Что там у них происходит-то? Кто ж их знает! Авось чего-нибудь да надумают своими мудрыми головами… Наконец обсуждение вроде бы закончилось, решение было принято. Девушки-спорщицы отвернулись с недовольным и разочарованным видом. Один из старших сразу ушел, на ходу делая публике успокаивающие знаки, а двое других стали энергично объяснять что-то Володе. Вот он понимающе покивал, они дружески потрепали его по плечу, пожали ему руку… и он вдруг отправился в обратный путь, смущенно улыбаясь и недоуменно покачивая головой. Что это значит? Его не приняли?! А того, кто пришел одновременно с ним, впустили в круг! Какой кошмар… Как это могло случиться? Зачем же его тогда вызывали? И что с ним теперь будет?! Прерванное действие продолжилось своим чередом, но Фурман с Соней были настолько потрясены, что уже не могли полностью в него включиться. Да и продлилось оно недолго.

Когда все начали расходиться, в школьных коридорах их нашла Ирина и пересказала то, что она успела разузнать «по своим каналам». Действительно, произошла накладка, которую вряд ли можно было предвидеть и в которой трудно кого-то винить: просто на сборе оказались два человека с полностью совпадающими фамилиями и именами. На Совете был избран девятиклассник, причем, судя по отзывам, очень приличный и активный парень. А о том, что сюда из Москвы приедет его полный тезка, мало кто знал, и как-то связать их вместе, естественно, никому и в голову не могло прийти. Кстати, вот почему Вовка, который, по правде говоря, ничем не заслужил чести быть принятым в коммунары, выглядел таким озадаченным, услышав свое имя. Сам он наверняка сразу почувствовал, что что-то тут не так, и поэтому даже не слишком расстроился, когда все объяснилось. Понятно, что ему было очень неприятно, но в основном из-за того, что этот конфуз случился у всех на глазах. Ну, ничего, переживет, с психикой у него, слава богу, все в порядке, так что можно за него особо не беспокоиться. Нет, в школе его сейчас нет, он куда-то ушел, но это нормально, учитывая обстоятельства: они все тут уже еле стоят на ногах, три ночи без сна, не считая сегодняшней, – так пусть он, бедняга, хоть немного отоспится где-нибудь в домашних условиях перед возвращением в Москву.

Но принятое коммунарами решение все равно казалось Фурману и Соне слишком жестким. Раз уж так случилось, что они вызвали человека и он пришел к ним, то можно было бы и не прогонять его обратно сквозь строй с неминуемым и совершенно незаслуженным позором. Они бы ничего не потеряли, если бы взяли на себя ответственность за эту «накладку» и все же приняли его в свой круг. А человека это, вполне возможно, заставило бы как-то подтянуться, напрячься, чтобы «соответствовать» оказанной ему высокой чести. Но восторжествовал какой-то совершенно бесчеловечный бюрократизм: в списке есть только один с таким именем, поэтому неучтенного «двойника» положено вышвырнуть вон, для него нет места. Хотя вообще-то какое у коммунаров может быть «место»? И зачем им это надо – место в списке вместо живого человека?!