Читать книгу "Белый отель - Дональд Майкл Томас"

Смятенные мои чувства и фантазии вылились – уже тогда! – в страшно плохие стихи и тайный дневник. Однажды я застала нашу горничную-японку за чтением этого дневника. Даже не знаю, кто из нас был более смущен. В итоге, однако, мы лежали на кровати и целовались. А! Вы, наверное, подумали: «Ну, а что я всегда говорил! Она признает это!» Но разве юность – не пора экспериментов? Все было совершенно невинно и никогда больше не повторялось, ни с ней, ни с кем-либо еще. Мы обе были одиноки и жаждали любви. Думаю также – основываясь на том, чему Вы меня учили, – что я таким образом (через посредника) пыталась приблизиться к отцу. Видите ли, было совершенно ясно (собственно говоря, она в этом призналась), что одной из ее обязанностей была забота о телесных потребностях моего отца. В этом отношении она не была одинока. По-моему, его «навещали» почти все, начиная с экономки. Он был красив и, конечно, располагал полнотой власти. Моя гувернантка Соня уезжала на время при очень подозрительных обстоятельствах: я уверена, что он устраивал ей аборт. Но в ту пору его фавориткой была эта японка, очень хорошенькая. (Она уехала домой незадолго до моего отъезда в Петербург.) Целуясь с ней в тот единственный раз, я, должно быть, неосознанно «прикасалась» к отцу и в то же время мстила ему за его пренебрежение мною.

Я, кажется, возвращаюсь к тому, о чем говорила раньше. Он действительно делал все возможное, чтобы установить со мной хорошие отношения: не жалел денег и тщательно избегал хоть в чем-то оказывать предпочтение моему брату. И все же я всегда чувствовала, что это ему дается нелегко, оставаясь лишь делом долга. Может быть, он боялся женщин и его больше устраивали случайные связи. Он наверняка был способен испытывать страсть, иначе он никогда не женился бы на моей матери, несмотря на все неравенство их положений. Но потом, я полагаю, он пожалел о том, что дал волю чувствам. С тех пор как я помню его, он казался холодным и расчетливым, отдающим всю свою энергию делам и тайным политическим интригам в интересах Бунда. После случая на корабле он, по-моему, понял, что «теряет» меня, и стал особенно стараться быть со мной милым. Он даже взял меня с собой на Кавказ покататься на лыжах. Это было сущим бедствием, потому что я чувствовала, чторн жалеет о каждой минуте, потерянной для дела. Так или иначе, к тому времени я стала винить его в своем чудовищном преступлении – в том, что я еврейка. Мы оба были бесконечно рады, вернувшись домой.

Теперь о моем муже. И он, и вся его семья были ужасными антисемитами. В большей мере, чем я дала Вам знать. Правда, я не считаю, что он был чем-то из ряда вон выходящим в этом плане, – но евреи обвинялись буквально во всем. В других отношениях он был очень приятным и добросердечным, я его очень любила. Насчет этого я Вас не обманула. Но видите ли, я жила, постоянно что-то скрывая. Он говорил, что любит меня, но если бы узнал, что во мне есть еврейская кровь, то возненавидел бы. Когда бы он ни говорил: «Я тебя люблю», – мне слышались слова: «Я тебя ненавижу». Так не могло продолжаться. Хотя это меня страшно удручало, ведь во многих отношениях мы прекрасно подходили друг другу, и мне очень хотелось иметь свой дом и семью.

Это возвращает меня к той ночи, когда я вспомнила о случае в беседке и, возможно, о других подобных вещах. Несколько мгновений я была полна счастья! Вы понимаете? Я была убеждена, что мой отец – не мой отец, что я не еврейка и могу жить со своим мужем и с чистой совестью забеременеть! Но я, конечно, не могла вынести радости от того, что моя мать была прелюбодейкой, выдававшей меня своему мужу за его собственное дитя, – ведь это до того мерзко и грязно, что нельзя выразить. Радоваться подобным вещам! Поэтому, как Вы знаете, я это все «похоронила».

Мы, между прочим, на самом деле развелись. Я слышала, что он женился вторично и после войны переехал в Мюнхен.

Так что, как видите, наша разлука почти не была связана с сексуальными проблемами. Мне всегда было трудно наслаждаться жизнью, зная о тех, кто страдает «по ту сторону холма». А такие всегда найдутся. Я не могу объяснить свои галлюцинации, но знаю, что они странным образом порождались удовольствием (которое я продолжала испытывать). Так же было с Алексеем, и должна признаться, что «экспериментировала» с одним из оркестрантов Оперы вскоре после того, как муж ушел в армию, и испытала с ним то же самое (хотя, конечно, удовольствие было весьма поверхностным и отягощенным чувством вины). Я не лгала, когда говорила, что эти галлюцинации были связаны со страхом забеременеть. Если не ошибаюсь, то сейчас я была бы от них избавлена, потому что у меня стали исчезать месячные – довольно рано... Но в любом случае я не собираюсь это проверять.

Я также не могу объяснить свои боли. (Они время от времени возобновляются.) Я продолжаю считать их органическими, хотя и необычными, и каждый раз, приходя к врачу, ожидаю услышать, что последние пятнадцать лет страдаю от какой-то заморской болезни груди и яичника! Допускаю, что «астма» в пятнадцатилетнем возрасте могла иметь истерический характер, но все остальное, думаю, нет. Давайте попытаемся взглянуть на это заново. Я потеряла мать, когда мне было пять лет. Это было ужасно; но, как Вы говорите, сироты есть повсюду. Она умерла при невыносимо безнравственных обстоятельствах и очень болезненной смертью. Да, но я могла бы с этим смириться. Найдется ли семья без своей неприглядной тайны? Честное слово, раньше мне не хотелось говорить о прошлом, меня больше интересовало, что происходило со мной тогда и что может случиться в будущем. В какой-то мере это из-за Вас у меня появилась привязанность к греху моей матери, и я навсегда Вам благодарна за то, что Вы дали мне возможность разобраться во всем этом. Но ни на минуту не верю, что это как-то связано с тем, что я корчилась от боли. От этого я была несчастна, но не больна. Наконец, если во мне и есть какое-то бисексуальное начало, то оно не столь явно выражено, чтобы я не смогла с ним с легкостью совладать. В целом я считаю, что моя жизнь была более сносной из-за тесного общения с женщинами.

Что меня терзает, так это вопрос: жизнь – это добро или зло? Я часто думаю о той сцене, которую случайно застала на отцовской яхте. У женщины, которая, как я думала, молилась, было искаженное мукой, испуганное выражение лица, но ее «отражение» было умиротворенным и улыбающимся. Улыбающаяся женщина (скорее всего, это была моя тетя) держала руку на груди моей матери (как будто успокаивая ее, мол, все в порядке, она не против). Но эти лица – по крайней мере, теперь мне так кажется – противоречили друг другу. И должно быть, противоречили самим себе тоже: гримаса была полна радости, а улыбка – печали. Медуза и Церера, как Вы блестяще сказали! Может показаться безумным, но кровосмешение как символ тревожит меня гораздо больше, чем как нечто реальное. Совокупление добра и зла для сотворения мира. Нет, простите меня, то, что я написала, – дико. Бред одинокой стареющей женщины!

С тех пор со мной только раз случился приступ зеркалобоязни. Это произошло, когда я читала о случае «Человека-Волка» с его одержимостью совершать половые сношения more ferarum. (А на самом деле, разве мы далеко ушли от животных?) Между прочим, я его знала. Вернее, понаслышке знала о его семье в Одессе. Упомянутые Вами подробности не оставляют сомнений. Вот почему – можно мне внести предложение? – нет необходимости ссылаться на Одессу как на «город М***». Близких, которых осталось мало, это не обманет. А остальных собьет с толку то, что Вы изобразили меня виолончелисткой (!), за эту маску – спасибо.