Читать книгу "Сыновья Ананси - Нил Гейман"

А Птица, она посмотрела вниз, в кипящую воду и быстрее всего сущего соскользнула в котел.

Тут ужасно горячо, Ананси, сказала она.

Так и должно быть, чтобы от трав была польза, сказал Ананси. Затем он взял крышку и накрыл ею котел. Это тяжелая крышка, а Ананси, он еще и камень сверху положил, чтобы была еще тяжелей.

Бам! Бем! Бом! доносился стук из поварского котла.

Если я тебя сейчас выпущу, крикнул Ананси, никакой пользы от кипящей ванны не будет. Просто расслабься и почувствуй, что становишься здоровее.

Но возможно, Птица не услышала его или не поверила ему, потому что стук и толчки изнутри котла продолжались еще немного. А потом прекратились.

Тем вечером Ананси и его семья ели вкуснейший Птичий суп, с вареной Птицей. И не испытывали голода еще много-много дней.

С той поры птицы пожирают пауков при каждом удобном случае, и пауки с птицами никогда не водят дружбы.

Есть и другая версия этой истории, где Ананси тоже попадает в котел. Хотя все истории принадлежат Ананси, от этого он не всегда выигрывает.

Глава 8

в которой в высшей степени полезной оказывается турка

Может, Паука и прогоняли, но сам он был не в курсе. Напротив, Паук, будучи Толстяком Чарли, прекрасно проводил время. Столь прекрасно, что даже начал задумываться, почему он никогда прежде не бывал Толстяком Чарли. Это было даже веселее, чем бочонок с обезьянами[44].

Больше всего Пауку нравилось быть Толстяком Чарли из-за Рози.

До сих пор Паук воспринимал женщин как нечто более-менее заменимое. Вы, конечно, не называете им настоящее имя или адрес, если собираетесь проживать по этому адресу дольше недели, да и вообще не сообщаете ничего, кроме временного номера мобильного телефона. Женщины забавны, это прекрасные декоративные украшения, но в них нет недостатка; не успеешь закончить с одной, как тут же – словно тарелку с гуляшом на ленте транспортера – подхватываешь другую – и добавляешь немного сметаны.

Но Рози…

С Рози все было иначе.

Он не мог бы сказать, чем она отличалась от других. Он пытался – и не преуспел. Отчасти, должно быть, дело было в том, как он чувствовал себя, когда был рядом: словно видя себя ее глазами, он и сам становился лучше. Но это лишь отчасти.

Пауку нравилось знать, что Рози известно, где его найти. Это его вполне устраивало. Он был в восторге от ее мягких форм, от того, что она всем хочет только добра, от ее улыбки. С Рози все было правильно, если не считать времени, которое они проводили врозь, а также, как начал он понимать, такого пустяка, как ее мать. Тем самым вечером, когда за четыре тысячи миль от Лондона Толстяк Чарли договаривался в аэропорту об апгрейде в первый класс, Паук сидел в квартире матери Рози на Уимпол-стрит и постепенно сознавал, с кем имеет дело.

Паук привык к своему умению чуть-чуть подталкивать реальность, совсем немного, благо этого хватало. Просто следовало показать реальности, кто тут главный, вот и все. Несмотря на это, прежде он не встречал никого, кто держался бы за свою реальность так крепко, как мать Рози.

– Кто это? – спросила она подозрительно, как только они вошли.

– Я – Толстяк Чарли Нанси, – сказал Паук.

– Зачем он говорит такое? – спросила мать Рози. – Кто он?

– Я – Толстяк Чарли Нанси, ваш будущий зять, который вам очень нравится, – без обиняков сказал Паук.

Мать Рози покачнулась, моргнула и снова уставилась на него.

– Может, ты и Толстяк Чарли, – сказала она с сомнением, – но ты мне не нравишься.

– А должен бы, – сказал Паук. – Я замечательно хорош. Немного нашлось бы людей столь же милых, как я. Честно говоря, моей приятности нет ни конца, ни края. Люди собираются вместе и даже заседают только для того, чтобы обсудить, как души во мне не чают. У меня несколько наград и медаль от маленькой южноамериканской страны, которая воздает должное и тому, как все меня любят, и моей общей многогранной замечательности. Правда, они не с собой. Я держу медали в ящике для носков.

Мать Рози фыркнула. Она не понимала, что происходит, но что бы ни происходило, ей это не нравилось. До сих пор она считала, что раскусила Толстяка Чарли. Конечно, поначалу – она это признавала – что-то пошло неправильно: вполне возможно, что Рози не прикипела бы к Толстяку Чарли так скоро, если бы после первой встречи с ним ее мать не выразила свое мнение столь громогласно. Он неудачник, сказала мать Рози, а она чуяла страх, как акула чует кровь с другого конца бухты. Однако ей не удалось убедить Рози бросить Толстяка Чарли, и теперь ее стратегия заключалась в том, чтобы контролировать свадебные приготовления, доводя Толстяка Чарли до белого каления, а также изучать – с неизменной кривой усмешкой – статистику по разводам.

Но сейчас происходило что-то другое, и ей это не нравилось. Толстяк Чарли больше не был увальнем-недотепой. Это новое энергичное существо смущало ее.

Пауку, с его стороны, тоже пришлось поработать.

Большинство людей не замечают других людей. Мать Рози замечала. Она замечала все. Она отпила немного горячей воды из тонкостенной фарфоровой чашки. Она знала, что потерпела тактическое поражение – пусть и не могла сказать, в чем заключался проигрыш и из-за чего они схлестнулись. Но следующий удар она решила нанести по главенствующим высотам.

– Чарльз, дорогой, – сказала она. – Расскажи-ка о своей кузине Дейзи. Я беспокоюсь, что твоя семья недостаточно представлена на свадьбе. Может, ты бы хотел, чтобы ей была отведена большая роль?

– Кому?

– Дейзи, – нежно сказала мать Рози. – Юной леди, которую я видела тем утром блуждающей по твоему дому в одних трусиках. Если она, конечно, кузина.

– Мама! Если Чарли говорит, что она кузина…

– Позволь ему самому говорить за себя, Рози, – сказала мать, и сделала еще глоток горячей воды.

– Точно, – сказал Паук. – Дейзи, – сказал Паук.

Он мысленно вернулся в ночь вина, женщин и песни: он привел тогда в квартиру самую хорошенькую и забавную из женщин, убедив, что это ее собственная идея, а потом с ее помощью втащил полубессознательную тушу Толстяка Чарли по лестнице. Уже успев к тому времени насладиться вниманием нескольких дам, он привел эту забавную кроху с собой скорее на всякий случай – как отставляют на время в сторону послеобеденный мятный коктейль. Однако дома, уложив приведенного в порядок Толстяка Чарли в постель, он понял, что больше не голоден.