Читать книгу "Полет шмеля - Анатолий Курчаткин"

— Ничего не пахнет, — сказал Лёнчик. Ничуть не опасаясь, что она выдаст его родителям. Он видел по ней: не скажет ничего.

Обратно в Дом культуры он отправился в своей обнове. Продавщицы были правы: до Дома культуры было не то что до дома, топать и топать — и подошвы ног будто жгло. Но ему это было нипочем. Пришкандехать к ребятам в таких корочках!

Компания, ходившая к Лёньке Любимову слушать Джони Холлидея, уже вернулась, стояли всей кучей перед гримуборными в коридоре, обсуждали пленку и ботинки Лёнчика увидели сразу. Ураган восторженно-завистливого гама, поднявшийся вокруг Лёнчика, преобразуй его в электрическую энергию, мог бы, наверное, питать энергией сценические прожектора весь предстоящий спектакль, — Лёнчик был сполна вознагражден за пытку морозом, которой подверг себя.

Ноги, однако, в тепле после мороза стало ломить так — хоть стони. Лёнчик забрался в закуток в конце коридора, где за ширмой стоял старый продавленный диван, стащил с ног обнову и, в самом деле невольно постанывая, стал растирать подошвы, сгибать-расгибать пальцы руками. Его даже кольнуло страхом, как он пойдет обратно.

За этим занятием его и застала руководитель кружка Галина Алексеевна.

— Вот ты где! — произнесла она. — Ну-ка дыхни на меня!

— Зачем это? — поднялся Лёнчик с дивана.

— Дыхни-дыхни, — потребовала Галина Алексеевна.

— Не буду я ничего дышать, что это я должен! — воинственно ответил Лёнчик.

Воинственность его была вполне саморазоблачительна, но Галина Алексеевна еще и подалась к нему, ноздри ее протрепетали — и она отшатнулась.

— Тоже пил, правильно мне сказали! — воскликнула она. — Тащит перегаром, как от последнего алкаша. И собираешься играть?

— А что? — Лёнчик смущался, но раскаяния в нем не было. — Еще как играть буду!

Негодование, с которым Галина Алексеевна подступила к нему, сменилось в ее взгляде укоризненным сожалением.

— Настоящих актеров из себя корчите? — сказала она. — Мэтров провинциальных из погорелого театра? Чтоб ты знал, все эти провинциальные алкоголики ничем хорошим не кончали!

Галина Алексеевна играла раньше в областном драматическом театре, у нее было амплуа инженю — воздушной романтичной героини, но после родов она располнела, роли поплыли мимо нее, и ей пришлось оставить театр.

— Да мы чего там, — Лёнчик наконец почувствовал потребность хоть как-то оправдаться, — немного совсем. С елочных-то.

— С елочных-палочных, — передразнила его Галина Алексеевна. И указала взглядом на Лёнчикову обнову на полу. — А это с чего? Слух по коридору так и гремит-катается. Тоже с елочных?

— А с каких же. — Лёнчику было приятно, что Галина Алексеевна обратила внимание на его ботинки. — Классные корочки, да? Тридцать рэ. Триста по-старому.

— Тридцать рублей! — Галина Алексеевна покачала головой. Но не одобрительно. А, показалось Лёнчику, сокрушенно. — Вижу: артист! Что получил — то спустить. И бегать с голодным брюхом.

— Ну почему уж так, — пробурчал Лёнчик.

— Так, так! — снова покачав головой, подтвердила Галина Алексеевна. — Будешь в театральный поступать? Если будешь, позанимаемся с тобой отдельно, подготовимся. Чтобы творческий конкурс пройти. Научу кое-каким штучкам.

У Лёнчика счастливо обмерло сердце. Он ощутил всю точность этого выражения: сердце счастливо обмерло. Вот, точно: обмерло, и счастливо. Галина Алексеевна предлагала свою помощь в подготовке к конкурсу ему! Это было не просто лестное предложение. Это было исключительное предложение. Такого удостаивался редко кто. Только самые-самые.

— Спасибо, Галина Алексеевна, — конфузясь, пробормотал он. — Я только не знаю еще — буду ли. Не решил.

— Ну, решишь — скажешь, — через паузу проговорила Галина Алексеевна. — Задатки у тебя есть. Я не только это, — Галина Алексеевна указала на ботинки внизу, — имею в виду.

Она ушла, а он обнаружил, что ноги больше не ломит. Они согрелись! В одно мгновение, буквально сейчас. Счастье переполняло его. Жизнь расстилалась впереди безбрежным океаном этого счастья, оно было сродни Тихому, или Великому по своей безбрежности, плыви, как Колумб, отыскивающий Индию, не найдешь Индию, так попадешь в Америку.

Так, омываемый Тихим, или Великим океаном счастья, он и плыл по вечеру дальше: переоделся в сценическую одежду — шелковую белую сорочку с прицепным воротником-жабо, красный бархатный камзол с длинными фалдами и расшитыми золотой канителью обшлагами, синие, тоже бархатные брюки-гольф, белые чулки-гольфы, тяжелые, на массивном высоком каблуке «старинные» туфли с большой, под золото пряжкой, загримировался с помощью гримерши Клавдии Евдокимовны, ставши под ее руками кудрявым и обретши над верхней губой тонкие, как ниточки, стрельчатые усики, а потом, когда зал начал заполняться, стоял в очередь у закрытого занавеса позырить в дырку — кто из твоих пришел и где занял место, а кого еще надо ждать.

Кого Лёнчик ждал, пришли все. Родители — отец в выходном костюме, мать в нарядном платье, брат с ними, Вика, Саса-Маса, Борька Липатов и Петька Вовк из дома и даже Жанка, хотя уже училась в университете на экономическом факультете и у нее сейчас была как раз первая в ее жизни сессия. И пришли все ребята из класса, кого пригласил, и все девочки, и было полно из других классов — с кем он не был даже знаком, а только знал в лицо.

Занавес раскрылся, и Лёнчик-Октав, вскинув руки, словно только что выслушал от своего слуги сообщение, воскликнул: «Плохие вести для влюбленного! Я в отчаянном положении! Так ты, Сильвестр, слышал на пристани, что мой отец возвращается?» — «Да», — ответил Сильвестр, — и спектакль покатился уготованным ему три века назад господином Мольером путем: Колька Акимов-Скапен плутовал, Лёнчик с Лёнькой Любимовым-Леандром беспомощно психовали, видя конец отношениям со своими неравными им по положению возлюбленными, но все благодаря лукавому слуге Леандра, плуту Скапену, устроилось наилучшим образом, никаких препятствий для обручения ни у того, ни у другого не осталось. «А меня пусть поднесут поближе к столу, пока я еще не умер!» — воскликнул будто бы испускающий дух, но странно жизнерадостный Колька Акимов-Скапен, и занавес закрылся. Чтобы через несколько секунд снова раскрыться — уже для поклона. Черная, словно бы клубящаяся туманом яма зала обрушивала на сцену волну рукоплесканий, «Браво! Браво!» — громко кричал из темноты чей-то голос, — Лёнчику показалось, это был голос Вики.

— Прекрасно! Чудесно отыграли! Молодцы! Благодарю! Выше всяких похвал! — говорила Галина Алексеевна, встречая всех за кулисами, каждому пожимала руку, девочек обнимала и прижимала к себе. — Мое предложение в силе, — добавила она к словам поздравления Лёнчику, когда пожимала руку ему.

Лёнчик не шел коридором в гримерку — летел. Влетев в гримерку и подлетев к стулу, на который повесил, переодеваясь, свою одежду, он первым делом заглянул под него — посмотреть на свою обнову. Его узконосых ботинок там, однако же, не было. Ничего не понимая, Лёнчик встал на колени, пригнулся к полу, обшарил взглядом все пространство под всеми стульями — под каждым обувь стояла, под его стулом было пусто.