Читать книгу "Тень Ветра - Михаил Ахманов"

Выпили за крааль. 

Ричард доел ростбиф и уже хотел предложить тост за Чочингу и его прочные щиты, но тут припомнилась ему одна история Уокера – о пожилых леди из Топики, штат Канзас. Собрались они попить кофе, но у каждой был свой рецепт, и сходились старушки лишь в том, что в кофе надо добавить капельку бренди. Спорили они с утра до полудня и с полудня до вечера; а вечером подошел к ним техасец и сказал, что лучше выпить бренди без кофе. Мораль этой байки была такова: из каждой ситуации есть множество выходов кроме бинарного да – нет, так или этак; и, в отличие от упрямых старушек, агент обязан их найти, пока не минуло время готовить кофе.

Но сейчас мораль куда-то исчезла, осталась лишь сама история, казавшаяся Ричарду в тот момент ужасно смешной. Он начал ее пересказывать, чувствуя, как нежные пальчики Курри уже подбираются к животу, но тут скамья рядом с ним скрипнула и кто-то, отодвинув Сильвера, ткнул его кулаком в бок. 

Селим! 

Ричард замер, не успев захлопнуть рот.

С Селимом он общался только на помосте. Схватки с ним напоминали о тайятских лесах, подчиняясь знакомому с детства ритуалу: сперва оскорбления, потом бой, а после – подсчет трофеев, пусть не ушей и пальцев, так хоть синяков. Синяки, конечно, на ожерелье не подвесишь, а с ушами Селим расставаться никак не хотел; но кроме этого недостатка все остальное Ричарда устраивало. Он был достойным соперником, этот турок, мастером из мастеров: кулак тяжелый, язык острый, реакция превосходна, запас ругательств неисчерпаем. Правда, Ричард не все понимал, так как Селим в боевом задоре выражался по-турецки, а турецкий совсем не похож на арабский. А если и похож, так что с того? В арабском, которому он научился у Курри, была сплошная лирика и никаких ругательств.

Но, кроме помоста, их с Селимом ничто не связывало. Большее разделяло:

Статус и возраст, привычки и жизненный опыт, происхождение и темперамент. И хоть оба они с несомненной и полной определенностью относились к племени двуруких землян, Ченга Нож или Читари – не говоря уж о Чочинге – были Ричарду роднее, чем этот хмурый тридцатилетний полевой агент с Сельджукии.

Селим снова ткнул его в бок.

– Пьешь, э?

– Еще пью, – подтвердил Ричард и в доказательство хлебнул пару глотков. В висках у него застучало, и ладошка Курри под рубахой вдруг сделалась горячей огня. Приятели тем временем приумолкли. Длинный Сильвер вконец отрубился, Квамо с Ковачем тоже казались осоловевшими, и только Анвер по прозвищу Карабаш, астраханский татарин с России, выглядел свежим, как майская роза. Весил он побольше Селима, а ростом не уступал Ричарду, что давало изрядный запас емкости.

– Пьешь, – повторил турок, оглаживая мощную шею. – А я слышал, ты мормон! 

Разве мормоны пьют? Э? 

Он уставился на Ричарда с каким-то нехорошим интересом, словно отыскивая точку, куда воткнуть клинок. Его смуглое мрачное лицо побагровело – верный признак, что он уже успел набраться и желает теперь поговорить по душам. “Ищет ссоры?…” – мелькнуло у Ричарда в голове.

Шевеля непослушными губами, он произнес:

– С-сегодня я п-православный. Когда я пью, я – п-право-славный. М-мормон я только ночью. Потому что м-мормо-нам разрешено м-многож-женство.

Анвер одобрительно ухмыльнулся, Курри заерзала у Ричарда на коленях, но Селим шутки не принял и, прищурившись, с пьяным упорством пробурчал:

– Врешь, кер огул! «Кер огул – сын глухого (тюрк.).» Мормоны спиртного не пьют!

– М-мусульмане тоже не пьют, – отпарировал Ричард.

Но с этим не согласился Карабаш. Правда, к мусульманам; он имел отношение косвенное, так как в России, согласно давним традициям, народ больше склонялся к атеизму и верил не в Аллаха и Христа, а в прогресс и устойчивый курс национальной валюты. Но предки Анвера были несомненно мусульманами. И, приподняв стакан, он возгласил:

– Все радости заветные – срывай! Пошире кубок счастью подставляй, Лишений наших небо не оценит, Так лейтесь песни, вина через край!

Селим с одобрением кивнул:

– Сам придумал, да?

– Нет, Хайям! А что сказано поэтом, то сказано богом! – Анвер опрокинул спиртное в рот, покосился на турка и, перейдя на русский, сказал Ричарду:

– Ты с ним поосторожнее, дорогой. Чего-то ему надо. Я так думаю, размяться хочет.

– Будет ему разминка, – пробормотал Ричард. В голове у него шумело, и все неприятности этого дня вдруг навалились разом, будто поджидали где-то в темноте, чтоб прыгнуть и вцепиться ему в печенку. Он вновь увидел, как поднимает копье Цохани, только целился он почему-то не в Дика Две Руки, а в Наставника Чочингу, распростертого на земле, и это зрелище было так ужасно, что по спине Ричарда пробежали холодные мурашки. – Выпьем за моего Учителя, – сказал он, почти не заикаясь. – Пусть придет к нему смерть на рассвете! И пусть это случится не скоро!

– За Уокера пить не буду! – рявкнул внезапно оживший Ферди. – За рыжих не пью! Рыжие, они…

– Ты с-сам рыжий, – откликнулся Ричард. – Мы выпьем за Чоч… Чочингу… за моего Нас-тавника-тай… за мудреца и великого воина… – Он вдруг почувствовал, что выговаривает имя Наставника с трудом, будто губы оледенели.

– Э! – Селим задумчиво поскреб щеку. – Тай, говоришь? Слышал я о них! А что слышал, э? Дикари с четырьмя лапами, любят жрать мормонышей! Правда, нет? – Он выпятил челюсть и, не дожидаясь ответа, поинтересовался:

– А этот Чоч – он кто такой?

– Чоч – с-сын Чоч-инги, – пояснил Ричард, едва сдерживаясь. – За него мы тоже выпьем… потом… он тоже великий воин… и Шнур его свисает до колен…

Селим открыл рот и вдруг расхохотался.

– Клянусь Пророком! Шнур до колен, говоришь? Выпить надо, говоришь? Ну и дела! Мормон пьет за людоеда! – Он добавил что-то на турецком – что-то длинное и явно непечатное. – Чоч, ха! Чочинга! Четырехпалые обезьяны! И как они тебя не сожрали, э? Вот за это стоит выпить!

– Ты… ты… – Ричард пересадил встрепенувшуюся Курри на стол и начал медленно подниматься. Хмель ярился в его крови, и ощущение было таким, будто он выходит из транса цехара перед смертельной схваткой – только не с человеком, а с каким-нибудь мерзким зверем вроде хищного грифона-прыгуна или саблезуба. Селим сейчас представлялся ему такой тварью, и разница была лишь в одном: у Селима имелись пальцы. И уши!

– Что – я? – Турок тоже встал, отодвинув скамью и сбросив Сильвера на пол.

– Что – я? – Он разразился длинной тирадой, и Ричард решил, что все идет своим чередом и должным порядком: хоть Песни Вызова не спеты, зато Ритуал Оскорблений весьма внушителен.

Теперь полагалось ответить, и он ответил – на украинском и на русском, в стиле знаменитого послания турецкому султану. Он обложил всех ублюдочных предков Селима, всех турецких властителей-кровопийц, их жен, матерей и наложниц, их янычар-людоедов, их евнухов и визирей – всех их вместе и каждого в отдельности, чтоб не возникло сомнений, кто тут дикарь, а кто – настоящий человек, хоть и с четырьмя руками. Закончив с этим, он ринулся в бой. Он снова был Тенью Ветра на земле войны, где после Песен Вызова полагалось петь клинкам и топорам.