Читать книгу "Графиня Дракула. Невероятная история Элизабет Батори - Габриэль Готье"

Я знал, что у нее хватит решимости для того, чтобы навсегда выбросить меня из своей жизни, если я ослушаюсь ее. Та решимость, та сила желания, которая позволила ей превратить нас, случайно встретившихся на лесной тропинке, в самых близких в мире людей, способна, повернутая в иную сторону, сделать нас людьми самыми далекими. Я не пытался расспросить у кого-нибудь о ней, я хранил свою тайну, как просила Элизабет. Я хранил свою тайну даже от самого себя, не позволяя себе думать о нашем будущем, сдерживая свои мысли и направляя их лишь на то, что у нас уже было, и на то, что, возможно, случится при следующей нашей встрече.

* * *

Однажды Элизабет рассказала мне о чем-то ужасном, о чем-то таком, что я никак не мог сопоставить с ней. Она говорила о жестокости, которую видела когда-то давно. Говорила о ненависти и лютой злобе, которой она наполняется, когда встречает людей, похожих на тех, что убили ее сестер. Из ее рассказов, отдельные слова которых тонули во мне, одурманенном близостью горячего тела Элизабет, я понял, что она стала свидетелем убийства близких ей людей. Мне кажется, это были две девочки, которые, доживи они до наших дней, были бы такими же прекрасными, как она. Когда она говорила это, из моих глаз текли слезы. Я не мог спокойно принять то, что по чьей-то злой воле мир лишился таких же совершенных Божьих творений, как и моя Элизабет. Но я не верил в то, что все это наполнило ее ненавистью, я не верил в то, что этот ужас проник в нее и прочно обосновался в ее душе.

Она часто говорила об этом. Рассказывала о том, что убийцы тех девочек мертвы, но будь ее воля, она каждый день поднимала бы их из могилы и каждый день обрекала бы их на мучительную казнь. Она говорила, что видела во сне ужасную машину для такой казни. Эта машина имела обличье человека, но состояла не из плоти и крови, а из стали, из которой выковывают лучшие мечи. Эта сталь проявляла себя острыми гранями, шипами, лезвиями, которыми управлял таинственный механизм, скрытый внутри. Механизм напоминал сердце диковинных заграничных часов, которые мало кто видел, но о которых часто говорят. Только управляет он не стрелками, а остриями.

Машина, как говорила Элизабет, была почти что живой, только она не хотела того же, чего хотят живые существа. Ей не нужно было ни пить, ни есть. Машина желала лишь крови, страданий и мучительной смерти тех, кого ей отдавали на растерзание. Она мастерски заставляла своих пленников каяться в грехах, но покаяние не имело для нее никакого значения. Она успокаивалась лишь с последней каплей крови и последней предсмертной судорогой жертвы. Тогда машина ненадолго затихала, но через известный срок требовала новых приношений.

Элизабет мечтала о такой машине и мечтала об оживляющем эликсире, который каждый день доставлял бы адскому механизму вчерашних жертв, чтобы они испытывали адские мучения снова и снова.

Я не знал, что мне противопоставить этим ее размышлениям, кроме ласки. И мне казалось тогда, что все то, о чем она говорила, это лишь последствия ночного кошмара, который очень скоро забудется, не оставив и следа.

* * *

После одной из наших встреч я предложил Элизабет бежать. Я сказал ей, что не хочу знать, кто она такая, что готов забыть все, что касается моей собственной жизни. Мы ушли бы с ней в те страны, где нет зимы, где в теплых лесах влюбленные могут всю жизнь провести в объятиях друг друга, живя тем, что в изобилии дарит им щедрая природа. Элизабет на это ответила: «Ласло, нет таких стран, где меня не нашли бы, и если при этом рядом со мной будет кто-то вроде тебя, его будет ждать незавидная участь. Не будем думать о будущем. Довольно с нас и сегодняшнего дня».

Я не заводил больше этого разговора. Я клял себя за то, что сказал об этом, опасаясь, что мои слова, неуместные в понимании Элизабет, могут разрушить тот земной рай, который мы создали. Для меня это, совершенно точно, было так. И мне безумно хотелось верить, что и для нее — тоже.

* * *

Элизабет как-то сказала мне, что у нее есть один секрет. Что это секрет от всех кроме меня. Что и мне она не может сказать всего, но чувствует, что должна хотя бы посвятить меня в то, что стало причиной нашей с ней встречи и нашего с ней счастья. Я называю это «счастьем», дополняя ее слова. Она говорила лишь о встречах.

Она сказала, что была как-то в удивительном месте, которого нет ни в одной стране, до которого нельзя добраться, хоть всю жизнь скачи на лошади или плыви на корабле. В этом месте ночью светло, как днем. Там повозки ездят без лошадей. Там все совсем не так, как у нас, здесь. Правда, как она говорила, больше всего в этом прекрасном месте поразили ее не красоты и чудеса, а то предчувствие возможности неземной любви, которое она познала там. Когда я спросил ее о том, не сон ли это был, она совершенно серьезно ответила, что будь сны так же реальны как то, что она видела, она никогда не просыпалась бы.

Она сказала, что это был не сон, что это было обещание, и что я являюсь одной из ступеней исполнения этого обещания. Она говорила, что сама не понимает, чем именно я помогу ей на пути к этому невероятному месту, куда она снова хотела бы попасть, но она чувствует, что все то, что происходит между нами, — не случайно. Еще она сказала мне, что если это будет последняя наша с ней встреча, если мы больше никогда не увидимся, чтобы я знал, что она всегда будет помнить меня. Она хотела еще что-то сказать, но я не дал ей договорить. Мысль о расставании казалась мне столь же ужасной, сколь и нелепой, и мне не хотелось тратить на подобные разговоры наше драгоценное время.

Я понимал и без этих слов, что Элизабет не случайно просит меня содержать нашу с ней связь в тайне, что есть причины, которые могут разлучить нас. Я понимал, что не известно, найдутся ли причины для встречи после разлуки. Именно поэтому мне хотелось быть с ней здесь и сейчас. И именно поэтому, расставаясь с ней каждый раз, я невольно старался запомнить ее навсегда такой, какой видел ее при прощании, понимая, что это может быть наша последняя встреча. Если бы это было действительно так, я не стал бы искать новых встреч с ней. Я признавал то, что эти встречи держатся лишь на ее воле, и будь ее воля к их продолжению, ей ничто не помешало бы. Разве что отказ с моей стороны.

* * *

Я помню нашу последнюю встречу. Я навсегда запомню мою Элизабет. Вот уже много месяцев мы не виделись с ней. По слухам, которые против моей воли дошли до меня, наследница богатейшей фамилии, живущая в наших краях под присмотром будущей свекрови, в ожидании свадьбы, неожиданно забеременела, что поставит под угрозу возможное родство двух знатных фамилий. Я не хотел бы слышать имя этой наследницы, но от звуков имени «Элизабет» не укроешься. Тогда я понял, почему моя Элизабет просила меня сохранять тайну. Я понял, почему наша связь в любой момент могла прерваться. Если в деле замешаны богатство и власть, любые чувства могут быть раздавлены ими. Я смог понять это все, лишь остыв от жара Элизабет. Когда мы виделись с ней, я не помнил, не понимал, не знал никого и ничего кроме нее.

«Элизабет носит моего ребенка. Может быть, случится так, что мы снова будем вместе, — думал я. — Она никому не скажет обо мне, если так же дорожит тем, что было между нами, как я», — эти мысли давали мне надежду на будущее.