Читать книгу "Синдром - Джон Кейз"

И это еще не все: Джефф вспомнил многое другое, чего не мог бы объяснить. К примеру, психиатр, оказывается, неплохо разбирался в микологии. Однажды в супермаркете он выбирал японские грибы шитаки. И вот тут-то непостижимым образом и проявились знания, когда он с удивлением понял, что знает терминологию грибов так же хорошо, как и фамилии президентов США. Грибницу он называл мицелием, да и слова «штаммы» и «гимениальная пластинка» не показались ему китайской азбукой.

Фраза из песни напомнила о море, и сами собой перед глазами появились парусники. Дюран почти не сомневался, что когда-то он владел парусной шлюпкой. Да и жил он там, где много туманов. Может, в Портленде или Ванкувере. Впрочем, и эти слова как-то сами собой выплыли в памяти, за ними не стояло ничего конкретного, никаких воспоминаний. А вот парусники… В воображении ярко вставало скользящее по водной глади судно, в лицо летели брызги, он чувствовал скрип соли на коже, а глаза слепила солнечная рябь на волнах.

Эфемерные образы, едва всплыв в памяти, тут же исчезали. И как бы ни старался он удержать их, ухватиться за них, они растворялись без остатка, как кубики сахара в чашке горячего чая. И Дюран снова оставался один – без воспоминаний, но с памятью о них.

Таксист свернул на Коннектикут-авеню, и теперь они проезжали мимо Национального зоопарка. Уже стемнело, и кроваво-красное озерцо неонового света мерцало на тротуаре возле бара «Манки»: вспыхивало и гасло вновь. Дюран отвернулся, поежился в кресле. Было в его памяти что-то, чему он всеми силами противился, не давая выплывать на свет. Картина, от которой внутри все переворачивалось: стены цвета охры и повсюду кровь, точно на скотобойне, брызги на плинтусе под потолком, застывшие черноватые сгустки на полу и ботинках.

– Вам плохо? – обратился к нему обеспокоенный водитель, глядя на пассажира в зеркало заднего обзора. Должно быть, Дюран застонал, сам того не замечая. Он кивнул, успокаивая шофера, и ответил:

– Нет-нет, просто… зуб разболелся.

Водитель осклабился. Автомобиль подрулил к портику перед многоквартирным домом, где жил Дюран, и таксист, посмеиваясь, проговорил:

– А то на миг мне даже показалось, что вами овладел loa, злой дух, – и рассмеялся.

Джефф улыбнулся и покачал головой, протянул водителю двадцатник и открыл дверь, собираясь выйти из авто. По крыше гулко барабанил дождь, перейдя в настоящий потоп.

– Ты можешь переждать здесь, дружище, – заботливо предложил афроамериканец. – Посиди. Вымокнешь до нитки – не успеешь до подъезда добраться.

Дюран поблагодарил его, но все-таки вышел и, как предсказывал таксист, тут же вымок насквозь. Впрочем, «холодный душ» пошел ему только на пользу: дождь отвлек рассудок от комнаты цвета охры – и это казалось блаженством.

Простояв еще некоторое время под дождем, доктор вошел в чистый вестибюль, где царили тишина и покой. «Ну, вот я и дома», – подумал он, наделив фразу неподдельным сарказмом. Правда состояла в том, что Джеффри не чувствовал привязанности к месту, в котором жил. Оно напоминало гостиничный номер со всеми удобствами или квартиру друга, уехавшего из города на выходные. Комфортно и удобно, но не имеет к нему лично никакого отношения.

Пять минут спустя Джеффри уже стоял под душем в столбе пара, и струйки воды плясали по его плечам. В квартире Дюрану стало гораздо легче, но хорошо – по-настоящему хорошо – он почувствовал себя, только когда вытерся полотенцем и с пультом в руке уселся перед телевизором.

Глава 17

Снятие показаний с Эйса Джонсона откладывалось уже на несколько часов: главный представитель прокурора сидела в международном аэропорту Ла-Гуардиа – из-за непогоды отменили рейс до округа Колумбия. Теоретически процедуру можно было перенести на следующую неделю, но практически это оказалось неосуществимо: Слу наутро покидал город, а Джонсону на понедельник назначили операцию по удалению грыжи.

Поэтому решили провести допрос как можно скорее – в данном случае в 4.15 дня. Закончили только в девять вечера, и к тому времени все вконец измотались. Хотя, с точки зрения клиента, обмен мнениями прошел наилучшим образом, Эйдриен оказалась не на высоте. На допросе она присутствовала, чтобы предвосхищать и предугадывать любую просьбу шефа – так сказать, была на подхвате, и в этом деле почти провалилась. Сначала она куда-то засунула речь, с которой босс предполагал обратиться к присяжным, а вскоре получила нагоняй за «мечтательность» во время выступления ее собственного свидетеля.

– Где ты витаешь? – так и сказал Слу. Чтобы быть до конца справедливым, его помощница думала о припадке страха, который днем раньше случился с Дюраном. Тогда Эйдриен и сама едва не запаниковала: все ее существо протестовало при мысли, что она могла стать причиной такого ужаса.

Впрочем, в одном Бонилла прав: не исключено, что Дюран притворяется. Этакий волк в овечьей шкуре, психопат. Вроде того маньяка… Как его звали?… А, Тед Банди. Тоже был хорош собой, как и Дюран. И кажется, у него торчал протез вместо руки, который он вытягивал вперед, взывая к людям о помощи. Банди заманивал жертвы, играя на сострадании, ослабляя их бдительность. Опасный хищник казался уязвимым, вызывал жалость.

Эйдриен так хотелось пойти домой, свернуться в постели калачиком и спокойно уснуть. Однако сейчас это было неосуществимо: Слу сделал предложение, от которого она просто не смогла отказаться.

– Пойдем перекусим – чертовски трудный выдался денек.

– Да, надо отдать должное Джонсону: старик неплохо поработал, – оживился Слу, запивая кусочек нежного зеленого салата глотком мартини.

Эйдриен пожала плечами:

– От него-то и требовалось сказать, что он ничего не помнит – с такой задачкой и слабоумный бы справился.

Слу хохотнул.

– Да хоть и так… – Он откинулся в кресле и, чуть склонив набок голову, задумался, будто решая участь Эйдриен. Наконец подался вперед и поделился своими наблюдениями: – А ведь ты днем сплоховала. По-прежнему переживаешь из-за той истории с сестрой?

«По-прежнему»?… Да еще и трех недель не прошло, как она умерла. «Из-за той истории»? Босс говорил так, будто с Никки произошел некий неприятный случай, о котором в приличном обществе и упоминать неуместно.

– Простите, я тогда немного… отвлеклась, – ответила Эйдриен и, покачав головой, заверила: – Такого больше не повторится.

Слу взглянул на собеседницу с неприязнью.

– Эйдриен, если тебе понадобится отпроситься… Я потому говорю, что заметил – вчера днем ты отсутствовала в офисе.

– Мне…

Он поднял руку:

– Не объясняй. Я не хочу допытываться, но если тебе потребуется свободное время…

В ответ Эйдриен покачала головой.

– Ну, в любом случае тебе достаточно только попросить. – Он похлопал ее по руке.

«Только попросить, ой-ой-ой… – подумала Эйдриен. – Вот он, твой шанс». Тихо вздохнув, она закусила губу и, взглянув на шефа, улыбнулась. Подняла брови и одарила его широкой, искренней улыбкой, хорошо заученной за время «странствий» по чужим семьям. Никки частенько посмеивалась над сестрой из-за ее честной, большеглазой улыбки, которая, как заезженная пластинка, всплывала в тяжелую минуту. «Ах, бедная сиротка, – говаривала Никки. – Ее личико так и кричит: “Удочерите меня, пожалуйста”». Только теперь улыбка говорила: «Не сердитесь».