Читать книгу "Сумерки идолов. Ecce Homo - Фридрих Ницше"

7

Поняли ли меня? — Что меня отделяет, что отстраняет меня от всего остального человечества, так это то, что я открыл сущность христианской морали. Поэтому я нуждался в слове, которое имело бы значение вызова всем. Что здесь не раскрыли глаз раньше, я считаю это величайшей нечистоплотностью, какая только имеется у человечества на совести, самообманом, обращенным в инстинкт, принципиальной волей не видеть ничего происходящего, никакой причинности, никакой действительности, фабрикацией фальшивых монет in psychologicis, доведенной до преступления. Слепота перед христианством есть преступление par excellence — преступление против жизни… Тысячелетия, народы, первые и последние, философы и старые бабы — за исключением пяти-шести моментов истории и меня, как седьмого, — все стоят друг друга в этом отношении. Христианин был до сих пор «моральным существом», curiosum вне сравнения, а как «моральное существо» был более абсурдным, более лживым, более тщеславным, более легкомысленным и более вредным самому себе, чем это могло бы присниться даже величайшему из презирающих человечество. Христианская мораль — самая злостная форма воли ко лжи, истинная Цирцея человечества: то, что его испортило. Не заблуждение как заблуждение возмущает меня в этом зрелище, — не тысячелетнее отсутствие «доброй воли», дисциплины, приличия, мужества в духовном отношении, которое обнаруживается в его победе: меня возмущает отсутствие естественности, тот совершенно невероятный факт, что сама противоестественность получила, как мораль, самые высокие почести, осталась висеть над человечеством как закон, как категорический императив!.. В такой мере ошибаться, не как отдельный человек, не как народ, но как человечество!.. Учили презирать самопервейшие инстинкты жизни; выдумали «душу», «дух», чтобы посрамить тело; в условии жизни, в половой любви, учили переживать нечто нечистое; в глубочайшей необходимости для развития, в суровом эгоизме (— уже одно это слово было хулою! — ), искали злого начала; и напротив, в типичном признаке упадка, в сопротивлении инстинкту, в «бескорыстии», в утрате равновесия, в «обезличивании» и «любви к ближнему» (— одержимости ближним!) видели высочайшую ценность, что говорю я! — ценность как таковую!.. Как! значит, само человечество в décadence? и было ли оно в нем всегда? — Что твердо установлено, так это только то, что его учили лишь ценностям декаданса, как высшим ценностям. Мораль самоотречения есть мораль упадка par excellence, факт «я погибаю» перемещен здесь в императив: «вы все должны погибнуть» — и не только в императив!.. Эта единственная мораль, которой до сих пор учили, мораль самоотречения, изобличает волю к концу, она отрицает жизнь в глубочайших основаниях. — Здесь остается открытой возможность, что не человечество в упадке, а только паразитический класс людей, священников, которые благодаря морали долгались до звания определителей его ценностей, которые угадали в христианской морали свое средство к власти… И на самом деле, мое мнение таково: учителя, вожди человечества, все теологи были вместе с тем и décadents: отсюда переоценка всех ценностей в нечто враждебное жизни, отсюда мораль… Определение морали: мораль — это идиосинкразия décadents, с задней мыслью отомстить жизни — и с успехом. Я придаю ценность этому определению. —

8

Поняли ли меня? — Я не сказал здесь ни одного слова, которого я не сказал бы уже пятью годами раньше устами Заратустры. — Открытие христианской морали есть событие, которому нет равного, действительная катастрофа. Кто ее разъясняет, тот force majeure, рок, — он разбивает историю человечества на две части. Живут до него, живут после него… Молния истины поразила здесь именно то, что до сих пор стояло выше всего; кто понимает, что здесь уничтожено, пусть посмотрит, есть ли у него вообще еще что-нибудь в руках. Все, что до сих пор называлось «истиной», признано самой вредной, самой коварной, самой подземной формой лжи; святой предлог «улучшить» человечество признан хитростью, рассчитанной на то, чтобы высосать самое жизнь, сделать ее малокровной. Мораль как вампиризм… Кто открыл мораль, открыл тем самым негодность всех ценностей, в которые верят или верили; он уже не видит ничего достойного почитания в наиболее почитаемых, даже объявленных святыми типах человека, он видит в них самый роковой вид уродов, ибо они очаровывали… Понятие «Бог» выдумано как противоположность понятию жизни — в нем все вредное, отравляющее, клеветническое, вся смертельная вражда к жизни сведены в ужасающее единство! Понятие «по ту сторону», «истинный мир» выдуманы, чтобы обесценить единственный мир, который существует, чтобы не оставить никакой цели, никакого разума, никакой задачи для нашей земной реальности! Понятия «душа», «дух», в конце концов даже «бессмертная душа» выдуманы, чтобы презирать тело, чтобы сделать его больным — «святым», чтобы всему, что в жизни заслуживает серьезного отношения, вопросам питания, жилища, духовной диеты, ухода за больными, чистоплотности, климата, противопоставить ужасное легкомыслие! Вместо здоровья «спасение души» — другими словами, folie circulaire, начиная с судорог покаяния до истерии искупления! Понятие «греха» выдумано вместе с принадлежащим сюда орудием пытки, понятием «свободной воли», чтобы спутать инстинкт, чтобы недоверие к инстинктам сделать второю натурой! В понятии человека «бескорыстного», «самоотрекающегося» истинный признак décadence, податливость всему вредному, неумение найти свою пользу, саморазрушение обращены вообще в признак ценности, в «долг», «святость», «божественность» в человеке! Наконец — и это самое ужасное — в понятие доброго человека включено все слабое, больное, неудачное, страдающее из-за самого себя, все, что должно погибнуть, — нарушен закон отбора, сделан идеал из противоречия человеку гордому и удачному, утверждающему, уверенному в будущем и обеспечивающему это будущее — он называется отныне злым… И всему этому верили как морали! — Ecrasez l’infâme! —

9

— Поняли ли меня? — Дионис против Распятого [115]…

Примечания

Сумерки идолов («Götzendämmerung»)

Это сочинение, открывающее серию так называемых Wеrkе dеs Zusammenbruchs (хотя Э. Ф. Подах ограничивает ее четырьмя произведениями: «Ницше contra Вагнер», «Антихрист», «Ессе Homo» и «Дионисовы дифирамбы» — см.: Podach E. F. Friedrich Nietzsches Werke des Zusammenbruchs. Heidelberg, 1961), было написано в последние августовские дни 1888 г. и озаглавлено поначалу: «Праздность психолога» (Müßiggang eines Psychologen). 9 сентября в письме к Карлу Фуксу, данцигскому пианисту и музыковеду, Ницше следующим образом характеризует особенности возникновения книги: «Последние недели я испытывал приступы диковиннейшей инспирации, так что то немногое, чего я и не ожидал от себя, в одно прекрасное утро как бы бессознательно предстало готовым. Это вносило некоторый беспорядок и исключительность в мой образ жизни; я часто вставал (или вскакивал) в 2 часа ночи, чтобы, «гонимый духом», набросать нечто на бумагу. Затем до меня доносился скрип двери: мой хозяин, крадучись, уходил поохотиться на серн. Кто из нас обоих больше охотился на серн? — Невероятно, но сущая правда: сегодня утром я отослал в типографию самую тщательную, аккуратную и отделанную рукопись из всех, которые когда-либо мне приходилось сочинять, — невозможно даже сосчитать, какой минимум дней понадобился для ее возникновения. Заглавие достаточно любезное: «Праздность психолога», содержание — наисквернейшее и наирадикальнейшее, хотя и сокрытое под множеством finesses и эвфемизмов. Это — законченное общее введение в мою философию» (Вr. 8, 414). Уже по получении корректуры и под очевидным нажимом со стороны Петера Гаста Ницше начинает подумывать об изменении заглавия. Вот что пишет ему Гаст 20 сентября: «Заглавие «Праздность психолога», стоит только мне представить себе его действие на стороннего человека, звучит, на мой слух, слишком непритязательно: Вы передислоцировали Вашу артиллерию на высочайшие горы, обладаете небывалыми орудиями и слепо палите, наводя ужас на округу. Поступь гиганта, от которой сотрясаются глубинные основы гор, это уже никак не праздность. Кроме того, в наше время праздность, по обыкновению, наступает только после работы, и это случается к тому же в состоянии усталости. Ах, я прошу, если только позволительно просить неспособному человеку: более красочного, более блистательного заглавия!» Ответ Ницше (27 сентября): «Что касается заглавия, то Ваше очень гуманное возражение было опережено моим собственным сомнением: в конце концов я подобрал из слов предисловия формулу, которая, пожалуй, удовлетворит и Вашим потребностям. То, что пишете Вы мне о «тяжелой артиллерии», мне в самый миг завершения первой книги «Переоценки» остается только принять. Она действительно сводится к ужасным детонациям: не думаю, что во всей литературе сыщется подобие этой первой книги по части оркестрового звучания (включая и гром пушек)» (Вr. 8, 443). В черновых материалах, относящихся к этому периоду, поиск нового заглавия запечатлен со всей отчетливостью: «Молот идолов, или Веселые выходки психолога. Молот идолов, или Как ставит вопросы психолог. Молот идолов. Праздность психолога… Сумерки идолов, или Как философствуют молотом» (Nietzsche F. Nachgelassene Fragmente 1887–1889. Kritische Studienausgabe / Hrsg. von G. Colli und M. Montinari. Bd 13. S. 586). Первая книга «Переоценки», о которой идет речь, — «Антихрист», над которым Ницше работал сразу же по окончании «Сумерек идолов».