Читать книгу "Мизерере - Жан-Кристоф Гранже"

Касдан не ответил. Он только отметил про себя, что накануне даже не потрудился прочитать полный текст псалма. Боже милостивый, он стареет. Он стареет, а они всё топчутся на месте.

— Этот текст в центре всего.

— Да неужели? — раздраженно проворчал армянин.

Он отпил глоток кофе. Какая дрянь. Чтобы подвести итоги, они выбрали забегаловку на улице Ла-Боэси. Лампы дневного света напоминали ему шары в люстрах церкви Блаженного Августина. Здесь царил тот же причудливый дух кабаре, разве что кабак был ярко освещен. На фоне ненастной ночи свет казался еще ярче.

Волокин склонился к нему. Он вертел в ладонях бутылку диетической колы. Касдан уже привыкал к его перепадам настроения. Парень словно загорался изнутри. Наверняка все дело в ломке. Если только он не принимает что-то втихую.

— Можно мне поговорить с вами о псалме?

— Валяй. Ты, похоже, в ударе.

— Считается, что большая часть молитв «Книги псалмов» написана самим Давидом. Давидом, царем-пророком. Царем-поэтом.

— И что с того?

— А то, что Давид — воплощение вины и прощения.

— Как это?

— Немного библейской истории вам не повредит. Однажды Давид увидел купающуюся женщину. То была жена Урии Хеттеянина. Он ее возжелал. И начал подбивать к ней клинья. Беда в том, что у нее был муж. Как видите, за три тысячи лет ничего нового не придумали. Но Давид — царь, у него власть. Он призывает Иоава, своего военачальника, и приказывает ему: «Поставьте Урию там, где будет самое сильное сражение, и отступите от него, чтоб он был поражен и умер…» Значит, Давид согрешил вдвойне, совершив прелюбодеяние и убийство. Впрочем, судьба его предначертана.

— Почему?

— Потому что он рыжий. Давид — красный царь. Тот, у кого кровь на руках. На его коже от рождения есть отметины.

— И чем все кончилось?

— Давид молит Господа о прощении и получает отпущение грехов. Он вновь будет «белее снега», как сказано в «Мизерере».

— Спасибо за урок. Но к чему ты клонишь?

— Да все к тому же. Отрывки из «Мизерере» объединяют вину и прощение. Убийцы приносят грешников в жертву, чтобы покарать их. А также чтобы их спасти. Вот почему они наносят им символические увечья.

— У нас по-прежнему нет ни единого доказательства, что жертвы в чем-то провинились.

Волокин хлебнул диетической колы. От ледяного напитка у него сел голос.

— Насчет двух первых жертв я и не спорю. Но с сегодняшним все иначе. Я знаю, в чем вина отца Оливье.

— Что ты несешь?

— В миру его имя — Ален Манури. Я его сразу узнал. Как говорится, широко известен в наших кругах. Я имею в виду, в отделе по защите прав несовершеннолетних.

— В связи с чем?

— Педофилия. Эксгибиционизм, фроттеризм, сексуальное домогательство с применением насилия. В двухтысячном и две тысячи третьем он был под следствием. Манури никак не мог держать член в штанах. Но привлечь его так и не удалось. Под давлением церковных властей родители забрали заявления. Манури даже не лишился сана. Доказательство — он служил в церкви Блаженного Августина. Одно мы знаем наверняка: отец Оливье — настоящий грешник.

Касдан был потрясен. У русского наверняка еще полно сюрпризов.

— Наказание, — продолжал Волокин, — вот ключ к убийствам. Наказание, которое сливается со словами молитвы. Первая надпись гласила: «Избавь меня от кровей, Боже, Боже спасения моего, и язык мой восхвалит правду Твою». И убийца вырезал Насеру язык. Вторая надпись: «Тебе, Тебе единому согрешил я и лукавое пред очами Твоими сделал». Убийца вырывает у священника глаза. Эти увечья — искупительные жертвы. Они олицетворяют слова «Мизерере». Облекают молитву плотью. Чтобы наделить еще большей силой заключенное в словах прощение…

Касдан чувствовал себя совершенно измотанным. Он подозвал официанта. Ему хотелось расплатиться. И убраться отсюда. Чтобы больше не слушать всю эту чушь.

Но этот трепач, Волокин, не умолкал:

— Я скажу вам, что в этом деле не так. Мы буксуем, потому что все здесь правда. Одновременно. Факты накапливаются, но ни один из них нельзя опровергнуть. Невозможно исключить какой-либо след.

Касдан протянул официанту деньги. Волокин продолжал:

— Вы верите в политический след? И вы правы. Гетц погиб, потому что обладал сведениями о чилийских палачах. Первая правда. Его прослушивали, потому что его разоблачения были опасны и для французского правительства. Вторая правда. Да и с самим Гетцем не все ясно. Даже если он не был педофилом, я уверен: он совершил нечто непотребное, связанное с детьми. Правда третья. Следовательно, убийцы, дети, мстят за его преступные действия. Правда четвертая. С другой стороны, вы склоняетесь к версии о серийном убийце. И так или иначе вы правы. Дети, замешанные в этой истории, ненормальные. Они одержимы. Вы полагаете, что сигналом к преступлению им служит музыка. И в этом случае я согласен с вами. Обобщая, я уверен в том, что эти убийства связаны с человеческим голосом. С голосами детей. Короче, за всем этим кроется что-то другое. Какая-то угроза. Кто-то, кого Гетц называл «Эль Огро». Вот в чем наша проблема, Касдан: все здесь правда. Мы не можем, как обычно, действовать методом исключения. Нам скорее приходится накапливать факты. Чтобы найти правду, которая объединит все, что мы накопили.

Армянин хранил молчание. Он встал, взял мобильник и машинально проверил полученные сообщения. Войдя в церковь, он его выключил, а потом позабыл включить. Только что с ним пытался связаться Пюиферра.

Нажав кнопку, он перезвонил криминалисту.

— Приезжай ко мне, — сказал тот, едва услышав его голос.

— Куда?

— В Ботанический сад, в оранжерею. Войдешь через калитку на улице Буффона. Она будет открыта.

— А в чем дело?

— Приезжай. Не пожалеешь.

31

Улица Бюффона, 18 часов.

Касдан припарковал машину, заехав на узенький тротуар самой прямой парижской улицы. Разразилась гроза. Тугие плотные струи образовали дождевую завесу, скрывавшую темноту ночи. Полоски сумрака едва пробивались сквозь серебристое озеро, по которому, словно светящиеся буйки, плавали отблески уличных фонарей.

Касдан и Волокин без оглядки неслись под проливным дождем.

Открыв калитку, они добежали до стеклянного строения. Оранжерея блестела в ночи, как айсберг на черной морской глади. Под ударами дождевых струй они с трудом отыскали главный вход. Касдан подумал о зверье, живущем в Ботаническом саду и вынужденном покорно переносить дождь. О волках. О стервятниках. О хищниках.

Им открыл Пюиферра: узкое лицо, черные волосы, как у шайена. Касдан, от дождя накрывший голову курткой, надел ее как следует. Он проворчал:

— Может, объяснишь мне, какого хрена…