Читать книгу "Бей первая - Юля Артеева"

так – чаще всего.

Бус наклоняется, загребает снег руками и швыряет его в Разноглазку, она с визгом отпрыгивает, а он радостно гогочет. Кричит ей:

– Ты нас на слабо не бери, киса. Мы эту игру придумали!

А я говорю:

– Кто последний до горки, тот посуду у Белого моет, – и сам подрываюсь с места, поскальзываясь на заледеневшем асфальте. По топоту, пыхтению и смеху за спиной понимаю, что два раза им повторять не надо. Несемся наперегонки, выдавая по ходу какие-то звериные звуки. Ухаем, кричим, заводим друг друга. Худой и высокий Белый прибегает первым, но не удерживает равновесия, с размаху шлепается на задницу и тут же катится вниз. Мы ржем над этой комичной картиной, почти задыхаясь.

Строимся паровозиком и на ногах едем к Диману, вцепившись в куртки друг друга. У подножия горы, конечно, падаем. Возимся в снегу, смеемся.

Малой требует:

– Встаньте, черти! Все кости мне переломаете! Мальвина, ты можешь остаться.

Ловит мой бешеный взгляд и взрывается хохотом:

– Шутка! Чувство юмора имеется, Гильдия?

– Имеется, – ворчу, поднимаясь и помогая Разноглазке. – Знаешь, что еще иметься может за такие шутки?

– Догадываюсь, – радостно скалится этот дурак.

– А кто последним-то прибежал? – интересуется Белый.

– Лана.

– Ой, Мальвина, придется тебе посуду мыть. Переживешь как-нибудь?

– Ага. Не знаю только, как пережить то, что вы такие идиоты.

Раскрасневшаяся, она звонко смеется. Живет. Сейчас живет, на полную катушку, как и хотела. Моя удивительная девочка.

Глава 36

Лана

Мы забиваем на киносеанс и долго катаемся с горки. Боремся, валяемся в снегу, громко смеемся. Я чувствую такое одуряющее счастье, что на пару часов напрочь забываю обо всем. На задний план отходят и родители, и вся моя жизнь. Есть только эта горка, мои друзья, мой Кир. Мое счастье.

В итоге выбиваемся из сил. Щеки красные, руки без перчаток задубевшие, одежда на нас мокрая и тяжелая.

– Погнали переоденемся? – говорит Тим. – А потом ко мне. Родители свалили до понедельника.

– Мальвина, ты придешь?

– Не думаю, что получится сегодня, мальчишки.

Все веселье вышибает из меня разом. Конечно, можно попробовать отпроситься, но после того, как отец видел Кира… нет, он мне точно не поверит. Я резко возвращаюсь в реальность. Мокрые джинсы неприятно липнут к коже. Меня передергивает.

– Может, не пойдешь домой? – тихо спрашивает Разгильдеев, когда мы чуть отстаем от ребят.

Я медленно качаю головой:

– Нужно переодеться перед работой.

– Уверена? Можно зайти к кому-то из нас.

– И что я надену? Твои треники? – заставляю себя рассмеяться.

– Можно взять что-то из маминого шкафа.

– Нет, Кир, это глупости. Схожу домой, переоденусь, ничего не случится.

– Тебя подождать? – он нежно перебирает мои пальцы.

– Не нужно. До смены еще два часа, я успею душ принять, а вы – переодеться.

– Душ принять, – тянет он, с характерной ленцой растягивая слова, а потом улыбается мне совсем по-хулигански, показывая ямочку на щеке.

Я смущаюсь и толкаю его в бок. Разгильдеев в ответ прижимает меня к себе и целует в висок. По крайней мере, между нами снова все хорошо. Значит, и со всем остальным можно будет справиться.

Мы прощаемся на пятнадцатом, и на этот раз Кир едет с парнями, не выходит со мной. Я на этом сама настаиваю, потому что вижу, что в мокрой одежде он мерзнет.

Перед дверью квартиры максимально собираюсь. Отец что-то скажет? Ждет ли меня еще один воспитательный эпизод? Вдруг он уже слишком пьян, чтобы вообще меня заметить? Это было бы лучше всего.

Открываю дверь, сразу настраиваюсь на окружающую обстановку. Впитываю все разом. Родители на кухне, дверь прикрыта. Пока я тихо разуваюсь, меня никто не зовет. Это хороший знак. Или нет?

Иду сразу в ванную, принимаю горячий душ. Смотрю, как вода стекает по моему телу, и представляю, как вместе с ней уходят все мои проблемы. Это помогает немного расслабиться. Я обстоятельно мою голову, но вечно прятаться тут не могу, поэтому в конце концов мне приходится выключить воду, накрутить на голову полотенце и натянуть на себя толстовку, чтобы дойти до комнаты.

Там привычно выдыхаю. Я люблю здесь каждую деталь, которую создавала сама. Каждый сумасшедший коллаж, который передает хаос моего внутреннего мира. Хорошо, что даже в доме, который никогда не мог дать мне безопасности, все равно есть уголок, где я чувствую себя спокойно.

Но что-то не так. Думаю об этом, пока надеваю сухие джинсы. Застегиваю пуговицу высоко на талии и хмурюсь. Не могу понять. Но что-то отчаянно мне сигналит.

Тут пахнет отцом. Сигаретный дым, тошнотворный парфюм и запах перегара. Меня обдает волной животного ужаса. Все тело превращается в кисель. Непослушный и дрожащий.

Я протягиваю трясущуюся руку к ящику с нижним бельем. Сдвигаю бюстгальтеры в сторону. И там пусто. Пусто. Пусто. Пять букв и мои рухнувшие надежды.

Подключаю вторую руку – давай же, родная, слушайся меня! Хватаю ящик и выворачиваю содержимое на пол. Резкими движениями раскидываю вещи в стороны. Денег нет. Он все забрал. Все, что я скопила упорным и честным трудом.

Дура, какая же я дура! Прятала деньги в нижнем белье, как будто это не самое очевидное место! Надеялась, что он не станет рыться в упаковках прокладок. Думала, что так хитро все обставила! Он же бывший опер, разве его могла обмануть девочка-подросток? Я только сейчас понимаю всю глубину своей беспросветной тупости и преступной наивности.

Глаза жгут злые слезы. Ведь можно же было отнести деньги к ребятам, оставить у Кирилла или у Белого. Да у кого угодно! Они под ближайшим кустом были бы сохраннее, чем тут!

Грудная клетка болезненно сжимается, я громко стону. Теряю контроль над дыханием. Вдохи беспорядочные и частые, выдохи болезненные и протяжные. Я не сдерживаю еще одного полустона-полукрика. Наклоняюсь вперед и припадаю лбом к полу. Что мне теперь делать? Как я сниму квартиру? Я же не успею заработать столько до лета. И он теперь не позволит мне откладывать деньги, заставит отдавать все.

Это было единственное, на чем я держалась. Моя мечта о собственной нормальной жизни. Меня трясет и буквально размазывает по полу, подкатывает такой приступ тошноты, что я едва успеваю собраться, встать, открыть окно и свесить туда голову. Меня рвет на все нижние четырнадцать этажей.

Отшатываюсь обратно в комнату. Пытаюсь вернуть себе власть над собственным телом. С большим трудом обращаюсь к старому приему.

Синий. Раз, два, три, четыре, пять.

Зеленый. Раз, два. Боже. Боже мой. Три, четыре, пять.

Белый. Раз. Пожалуйста, Лана, соберись. Два, три,