Читать книгу "Щепа и судьба - Вячеслав Юрьевич Софронов"

кучей хороших людей, с которыми дружили долгие годы.

И вот тогда мне пришла в голову идея написать Валентину Распутину письмо с рассказом об этом движении. Что, недолго раздумывая, и сделал. Он ответил. Обещал приехать. И в один прекрасный день у меня дома раздался звонок. Оказывается, он уже в Тобольске и готов к встрече. Познакомились. Оказалось, что он здесь не один, а сопровождают его два молодых человека, о цели появления которых я мог только догадываться. Но они сопровождали его буквально, везде, даже когда он два раза приходил к нам в гости. Меня это необычайно смущало и не давало задать все мучащие в ту пору вопросы. Да и сам писатель был немногословен, неулыбчив, будто и впрямь его снедала печаль за весь русский народ.

Попросил договориться о встрече с вновь избранным (или назначенным) главой местной администрации. Позвонил. Встречу назначили на завтра. Тут мы пришли вдвоем с ним. И первый вопрос, который он задал мэру:

«У вас в городе, видать, много немцев жило?»

Тот смутился, ответил, что нельзя сказать, что чересчур много. В меру…

«А чего же у вас главные улицы названы именем Клары Цеткин и Розы Люксембург?» — озадачил его Распутин.

Что тот ответил, как оправдался, уже не помню. Но одну из названных улиц вскоре переименовали, а вторая улочка так благополучно и здравствуем до сей поры. Потом побывали на городском кладбище, где, указывая на многие могилы, Валентин Григорьевич негромко сообщал мне: «Здесь, судя по тайным знакам, кто-то из масонов похоронен». Спорить с ним не решался, но так до конца и не понял, почему именно на дореволюционных детских могилках ни с того ни с сего взялись масонские знаки. Может, он и прав был, и цель его поездки в Тобольск как раз в том и заключалась, чтоб выявить покойных масонов. Пусть эта тайна на его совести так и останется…

Во время второго посещения нашего дома сообщил, что завтра должен уезжать. Пошел проводить его до калитки. И на прощание поинтересовался:

«А что это вы совсем писать бросили? Порадовали бы нас еще чем-нибудь новеньким…»

Он остановился, долго смотрел на меня, а потом неожиданно ответил:

«А зачем тогда в гости приглашали? Где я время найду — и по гостям ездить и книги писать?»

Я так и остался стоять, обескураженный ответом, чувствуя некую вину, что оторвал занятого человека от серьезных занятий.

Где-то через год у него вышла книга «Сибирь, Сибирь…». Он прислал мне ее с дарственной надписью, включая мою супругу. Прочел. И страшно удивился, что он использовал несколько моих версий, связанных с походом Ермака, без ссылки на мое авторство. Недолго думая, написал ему об этом. Ждал какого угодно ответа, но только не того, что прочел в очередном письме: «Во втором издании этих моментов не будет…» Выходит, я же опять виноват остался. Ну, нам провинциалам, что остается делать? Терпеть и лишний раз не высовываться со своими теориями. То дело великих, всенародно признанных — теории выдвигать. Мы же на то неспособны…

Не знаю, или приезд Распутина на меня так подействовал, или другое что, но неожиданно сам взялся за перо. Благо тогдашняя администрация поддержала, помогла издать несколько книг. На радостях отправил их Валентину Григорьевичу. Ответа не было. Кто его знает, может, занят, а может, просто не счел нужным ответить. Его право. Зная, что он состоит членом редколлегий многих ведущих журналов, отправил ему «Сказание о чудотворной Абалацкой иконе» и тут наконец-то ответ получил. Смысл его сводился к следующему: таким языком (слогом) кощунственно писать о православных святынях. А что там кощунственного-то? Разве что лишь то, что написан тот очерк в виде сказа с использованием разных пословиц и поговорок. И что в том преступного? Чай, не церковную проповедь готовил…

А потом случилось и вовсе интересное. Вышла в свет моя очередная книга под названием «Блинчики деда Башкура». В ней собрал разные местные народные предания: о домовых, русалках и прочей нечисти, о чем народ из поколения в поколения друг другу рассказывал. Что уж в том преступного усмотрел человек, знакомством с которым я поначалу так гордился, ума не приложу. Но он, взяв на себя роль цензора, написал в нашу городскую администрацию письмо-отповедь, предлагая изъять из продажи весь тираж той книги. А изымать уже и нечего было: народ за месяц все раскупил. Мне лично о том письме ничего не сказали, «на ковер», как в былые времена, не вызвали. А сообщил через несколько лет по большому секрету один из бывших городских начальников, уже ушедший на пенсию. Видать, не понял Валентин Григорьевич, что кончились те времена, когда каждый шаг, сказанное слово проходили через фильтр партийной номенклатуры. А уж такое письмо-донос и вовсе сталинскими временами попахивает.

Последний раз встретил Валентина Григорьевича в Москве на очередном съезде писателей. Поздоровались сухо, без любезностей. И тут он вновь огорошил меня своим замечанием:

«Вы, Слава, как-то очень по-европейски выглядите…»

Что я мог ответить? Сказал, что со времен Петра I стиль русской одежды стал сугубо европейским и ходить в красной рубахе, подпоясанным кушаком или в азиатском халате стало непринято. Он не нашелся что ответить, да и мне не интересно было продолжать разговор. На том и расстались…

Добавлю, Распутин много позже приезжал в Тобольск по приглашению одного местного мецената и книжного издателя. Но вот встречаться с ним особого желания у меня не возникло. А вот на досуге перечитал несколько его рассказов и знаменитую повесть «Прощание с Матерой». И ощутил какую-то безысходность в рождаемом из-под пера автора всего происходящего. Тьму и сумрак. И не лучика света, который бы осветил, согрел душу читателя, пообещал хоть капельку радости в этой непростой жизни. Но, видимо, и такие книги нужны, где отсутствует радость жизни и конец героя предрешен. Печальный конец. Каждому из нас мир видится по-своему… Так уж он устроен. Человек…

…И была еще в 1994 г. другая встреча с литератором, чье имя было известно не только в России, а и во всем мире. Александр Исаевич Солженицын. Он возвращался из Америки в Россию и ехал из Владивостока в Москву, по дороге останавливаясь во всех крупных городах. Должен был заглянуть и в Тобольск как город исторический, бывшую древнюю столицу Сибири.

Ехал он как победитель после выигранного сражения весь в окружении журналистов и почитателей. По телевидению вещали, будто его очень интересует положение на местах особенно пишущей братии, и он по ходу дела собирает библиотеку местных авторов.